Николай байбаков: генералиссимус мне доверял

ГЕННАДИЙ ЯСТРЕБЦОВ.
Николай Константинович Байбаков - фигура почти легендарная.
Более двадцати лет возглавлял он Госплан СССР, был заместителем
председателя Совета Министров. Далеко не всем известно, что он -
один из тех, кто стоял у истоков "большой нефти" и "большого
газа" Советского Союза. В канун войны, в возрасте всего 29 лет он
- заместитель наркома топливной промышленности, а в 1944-м, когда
еще вовсю гремели бои, Сталин назначает его наркомом нефтяной
промышленности. Надо было срочно наращивать добычу и переработку
"черного золота"...
И ВОТ МЫ БЕСЕДУЕМ С ЭТИМ ЧЕЛОВЕКОМ УДИВИТЕЛЬНОЙ СУДЬБЫ, НЫНЧЕ
"ПРОСТО" ДОКТОРОМ ТЕХНИЧЕСКИХ НАУК, В ЕГО РАБОЧЕМ КАБИНЕТЕ В
ИНСТИТУТЕ ПРОБЛЕМ НЕФТИ И ГАЗА РОССИЙСКОЙ АКАДЕМИИ НАУК И
МИНОБРАЗОВАНИЯ. ПРЕЗИДЕНТ ОБЩЕСТВА РОССИЙСКО-АЗЕРБАЙДЖАНСКОЙ
ДРУЖБЫ, ВИЦЕ-ПРЕЗИДЕНТ МЕЖДУНАРОДНОЙ ТОПЛИВНО-ЭНЕРГЕТИЧЕСКОЙ
АССОЦИАЦИИ, ОН ПРОДОЛЖАЕТ И СЕЙЧАС ВЕСТИ ИЗРЯДНУЮ НАУЧНУЮ И
ОБЩЕСТВЕННУЮ РАБОТУ. НЕСМОТРЯ НА ВОЗРАСТ (ЧЕРЕЗ ТРИ ГОДА - 90),
ОН ЕЗДИТ В КОМАНДИРОВКИ, ПИШЕТ КНИГИ. ОДНА ИЗ НИХ - "ОТ СТАЛИНА
ДО ЕЛЬЦИНА" ВЫШЛА В СВЕТ СОВСЕМ НЕДАВНО...
- Николай Константинович, почему вы стали нефтяником?
- Судьба. Родился в Баку, отец мой работал в нефтяной компании
"Братья Нобель". В 1932-м я окончил Азербайджанский нефтяной
институт. Работал на промыслах Азнефти, в армии служил.
Демобилизовавшись, вернулся в Баку, потом переехал в Поволжье.
Там тоже трудился по профилю.
- А в Москву как попали?
- В какой-то степени по воле случая. В марте 1938-го я, в то
время управляющий трестом "Лениннефть", выступил на Всесоюзном
совещании нефтяников. Говорил по-честному, без прикрас о том, как
увеличить добычу нефти. Совещание проводил тогдашний нарком
топливной промышленности небезызвестный Лазарь Каганович. Он-то
меня и заметил - через пару месяцев я получил назначение в
Куйбышев, на должность руководителя недавно созданного
объединения "Востокнефтедобыча".
Проработал там около года - и новое назначение, уже в Москву.
Сначала начальником главка, а вскоре - заместителем наркома.
- Трудно было оказаться под началом Кагановича? Говорят,
характер у него был - далеко не сахар.
- Да уж. "Железному" наркому ничего не стоило сплеча, грубо и
часто ни за что обругать, оскорбить подчиненного. Он мог, толком
не разобравшись, под влиянием "минуты" подмахнуть приказ о снятии
с должности лично ему не угодившего в чем-то дельного работника.
Хозяйственным управленцам наркомата нередко приходилось менять
толстые стекла на письменном столе Кагановича - он их разбивал
вдребезги, швыряя на стол телефонные трубки после неприятных
разговоров. Распалившись, бывало, и тюрьмой грозил... Я
догадывался, что это не пустые угрозы - люди из его "аппарата"
вдруг без видимых причин исчезали бесследно...
- А с профессиональной точки зрения каким был Каганович?
- Он не скажу, чтобы шибко разбирался в нефтяном деле.
Поверхностно оценивал проблемы, нередко игнорируя мнения
специалистов. А вот что касается работоспособности, усидчивости и
выносливости, то и нарком, и мы, его заместители, не жалели себя.
Все работали в "сталинском режиме", по ночам.
- А когда вам со Сталиным довелось впервые встретиться?
- Это в 1940-м было, на совещании в Кремле. Мне поручили
сделать сообщение о снабжении народного хозяйства и армии горючим
в связи с нарастанием опасности войны...
- Волновались сильно?
- Конечно. Но когда вошел в огромный сталинский кабинет,
перевел дух и постарался сосредоточиться на содержании записки,
которую держал в руках. Доложил кратко о сути проблемы
ускоренного развития промыслов за Волгой, особенно в Башкирии -
ведущем районе "Второго Баку".
Сталин, попыхивая своей знаменитой трубкой, прохаживался по
ковру, слушал внимательно, не перебил меня ни разу. А когда я
смолк, спросил только: "Какое оборудование вам нужно?" Я
перечислил. И решение было тут же принято.
Потом мне много раз приходилось общаться со Сталиным и могу
сказать: он всегда был дотошен, вникал в детали, умел выявлять
то, что думают его собеседники, не терпел общих фраз. Ему,
по-моему, нравилась "новая волна" молодых специалистов. Во всяком
случае, для выдвижения людей на руководящие посты возраст не был
помехой.
- Но молодость - это не только работа. Николай Константинович,
оставалось все-таки время и для того, что называется личной
жизнью?
- Знаете, тогда, накануне войны, я мог сказать без рисовки:
моя личная жизнь - работа, и еще раз работа. Я вовсе не ханжа, но
так было. Нынешней молодежи это, конечно, трудно понять. Время
другое, нравы другие. А нам тогда и в кино пойти некогда было, за
столом с друзьями посидеть, к девушке сбегать на свидание. Ну
помню случай, когда начальник хозуправления затащил меня все-таки
в ресторан - его день рождения отметить. Пили сухое вино, сидели
тихо, не шумели... А наутро позвонил мне лично Лаврентий Берия
(тогда первый заместитель председателя Совнаркома) и
"по-отечески" спросил:
- Скажи-ка, Байбаков, где ты был вчера?
- Как где? На работе.
- А после работы?
- Был в "Национале" на дне рождения товарища...
- Бардак! - "отечески" заметил главный борец за высокую
нравственность. - Нам только не хватало, чтобы наркомы и их замы
шлялись по ресторанам.
- Любовь тоже запрещалась?
- Отчего же?.. Как-то Каганович вдруг обратился к управделами
наркомата, показав рукой на меня: вот у нас молодой человек, ему
уже стукнуло 29, а он до сих пор не женат...
Я опешил от такого внимания к себе:
- Лазарь Моисеевич, да вы же сами не даете мне даже вечером
расслабиться, какая тут женитьба...
- Ну что ж, по субботам вечером можешь... некоторое время не
работать. Отдыхай.
А у меня на примете уже давненько была-таки одна симпатичная
девушка. В первый же свободный субботний вечер я встретился с
ней, с ее родителями познакомился, принят был ими вполне радушно.
Но только мы сели за стол - телефонный звонок:
- Вас срочно вызывает нарком!..
И начались дни такой запарки, что мне опять стало не до
свиданий. Как-то незаметно эта девушка отошла на второй план,
забылась... Однако холостяком я не остался. Невеста нашлась
совсем рядом, под крышей наркомата. Звали ее Клава, она работала
референтом заместителя наркома по строительству. Мы полюбили друг
друга, расписались в загсе. А вот свадьба из-за того же
Кагановича прошла не так весело, как хотелось бы.
В воскресенье решили к пяти часам созвать родных и друзей на
дачу. Я с утра был в наркомате, надеялся к пяти освободиться.
Однако во второй половине дня нарком вызвал меня на совещание.
Сидел я там, понятно, как на горячих углях, душа рвалась домой.
Но "железный" нарком не отпускал. Только к восьми часам, усталый,
измочаленный, добрался до дачи, где гости без меня за стол не
садились. Под крики "горько!" я выпил рюмку водки, и сразу же,
чего со мной никогда не бывало ни прежде, ни потом, у меня
зашумело в голове, и все поплыло перед глазами.
- Клава, - шепчу, - мне плохо, пойду прилягу...
- Коля, неудобно же, что гости скажут?
Сколько в последующей жизни приходилось мне бывать на
свадьбах, кричать "горько!" друзьям и родным, а вот о своей вроде
и вспомнить нечего. Разве что урок: многие годы, будучи уже и
наркомом, избегал я лишней рюмки.
- А когда вы наркомом стали?
- В сорок четвертом. С самого начала войны для фашистской
Германии проблема горючего стояла крайне остро. В июле 1942-го
Гитлер на совещании штабов группы армий "Юг" даже заявил, что
если, мол, он не получит нефть Майкопа и Грозного, то будет
вынужден "покончить с этой войной".
В один из июльских дней того года меня вызвал в Кремль Сталин.
Речь шла о Кавказе:
- Товарищ Байбаков, Гитлер рвется к нашей нефти. Надо сделать
все, чтобы ни одна капля не досталась врагу.
И добавил, опять же вполне "по-отечески":
- Имейте в виду, если оставите нефть немцам, мы вас
расстреляем...
Верховный прошелся вдоль стола и после некоторой паузы
добавил:
- Но если вы уничтожите промыслы преждевременно, немцы их не
захватят, а мы останемся без горючего - мы вас тоже
расстреляем...
- Но вы мне не оставляете выбора, товарищ Сталин!
Он остановился возле меня, поднял руку и слегка постучал по
виску:
- Здесь выбор, товарищ Байбаков. Летите, думайте. Решайте с
Буденным вопрос на месте.
И мы решали. До августа успели отправить на восток страны
около шестисот вагонов с ценным оборудованием, вывезли всю
добытую за последние дни нефть. Промыслы были выведены из строя и
не достались врагу.
Верховный мне доверял, назначение на пост наркома нефтяной
промышленности предварительно со мной не обсуждалось. Только
через три месяца Сталин вызвал меня для разговора:
- Мы назначили вас наркомом. Вы знаете, конечно, что нефть -
душа военной техники.
- И не только военной - душа всей экономики.
- Тем более. Скажите, что требуется для ускоренного,
форсированного развития вашей отрасли?
- Капиталовложения, хорошее оборудование, знающие строители.
- Хорошо. Вы изложите конкретные требования в письменной
форме, а я скажу Берии.
Сталин тут же снял трубку телефона:
- Лаврентий, вот здесь товарищ Байбаков. Все, что он попросит,
ты ему дай.
- И Берия дал?
- Конечно. Слово Сталина было законом.
- Николай Константинович, расскажите, как вообще складывались
ваши отношения с Берией - ведь это страшная фигура.
- Под его неусыпным оком мне пришлось работать не один год.
Частенько вызывал меня в Кремль или на Лубянку. Звонил всегда
внезапно, редко здоровался и начинал разговор по обыкновению
отрывистым вопросом: "Как дела, Байбаков?" Слушал, правда,
внимательно, не перебивал, хотя потом вопросы задавал резко,
порой грубо, прибегая к крепким выражениям, - это в его стиле
общения с теми, кто был в той или иной степени от него зависим.
Об одном случае еще довоенной поры вам расскажу. Заболел я
ангиной и с температурой под сорок слег в постель. Вдруг звонок
по "вертушке". Трубку взяла моя жена. На другом конце провода
кто-то невнятно, сквозь зубы, назвался, и Клавдия Андреевна
переспросила: "Кто это, повторите, пожалуйста".
- Дура! Берия говорит! - раздался крик. - Мне нужен Байбаков!
- Он болен, - замялась жена. - У него температура ...
Берия в том же раздраженном тоне ответил, что "у всех
температура", каждый дурак может простудиться - надо галоши
носить. Когда я поднялся и взял трубку, Берия приказал мне
немедленно вылететь в Уфу, на нефтеперерабатывающий завод, где
возникли проблемы...
Властными полномочиями этот человек обладал огромными. И до
сих пор, думаю, наши историки толком не разобрались в
противоречивом явлении, которое носит название "бериевщина". Не
скажу, что это был бездельник - нет, он работал, как и все мы,
очень много и, кстати, приложил руку и к атомной энергетике, и к
нефтяной, газовой промышленности. Но все это меркнет перед его
преступлениями - скольких невиновных людей, прекрасных
специалистов лишил Берия любимого дела, свободы, а то и самой
жизни.
- Не могу не спросить напоследок, Николай Константинович, о
вашем отношении к сегодняшним российским реформам, к нашей
рыночной экономике.
- Коротко ответить трудно, но попробую. Переход к рыночным
отношениям в России сопровождается произвольным и разрушительным
сворачиванием централизованного, в том числе отраслевого,
управления. Миллионы людей, мы же с вами видим, стали работать
только на свой узколичный "хозрасчет", забыв о тех, кто трудится
рядом, о смежниках, о сложной увязке каждой экономической единицы
друг с другом. Забыв, в сущности, о собственном государстве...
Все вылилось в обвальный рост цен, диктат поставщика и
экономическое иго посредника.
Я много видел на своем веку реорганизаций и знаю: поспешность,
дилетантский подход обычно оборачиваются провалом, дискредитацией
даже хороших, прогрессивных замыслов и начинаний. Вспомним хотя
бы лихорадочную попытку в рекордные сроки создать мощную
химическую индустрию и реорганизовать административный аппарат
при Хрущеве, его безответственное обещание построить коммунизм к
1980 году. Или - смену экономических приоритетов, в первую
очередь в области инвестиций, при Брежневе... Нечто подобное
повторилось и теперь, только еще более контрастно и драматично.
Неужели жизнь так ничему и не научила? Разве можно было идти к
рынку столь безоглядно, когда в обществе для этого не создано
необходимых условий?
Вот и видим сегодня печальный итог: уничтожение нормального
процесса развития промышленного потенциала, "переход" полноценно
работающих предприятий в банкроты и как результат - уничтожение
спроса, а значит, рынка промышленных изделий. Иными словами,
строим рынок без рынка.
Наши реформаторы, как молодые, так и уже исчерпавшие свои
возможности, никак не хотят признавать объективные законы
экономики, прежде всего жизненную необходимость планового
управления. Если не желают прислушиваться к российским
оппонентам, так хотя бы спросили мнение авторитетных экспертов на
Западе, таких, как лауреаты Нобелевской премии Василий Леонтьев и
Дуглас Норт.
Учитывая фундаментальную значимость дилеммы "план - рынок",
Леонтьев лишний раз подтвердил истину: план и рынок - не враги, а
надежные партнеры. Образно выражаясь, рынок и частная инициатива
- это ветер в парусах, а план, планирование - руль, направляющий
корабль экономики к достижению цели.




09-02-1999, Труд