Евгений герчаков: я всегда был блудным сыном

В ТЕАТРЕ АРТИСТА
НАЗЫВАЛИ ИНТРИГАНОМ, НО ОН С ЭТИМ НЕ СОГЛАСЕН.
Его называют "мастером эпизода" и "мастером монолога". Он
работает в драме и поет в мюзиклах, снимается в кино - сейчас
занят в новом фильме Алексея Германа "Трудно быть богом". Жанр
биографического фильма Герчакову тоже близок - на шведском
телевидении он предстал в облике великого Мейерхольда.
Нередки записи на радио. Творческая жизнь Герчакова похожа на
бурную одиссею в море театральных проектов, коллективов,
спектаклей. Он всегда добивался заметного положения в любом
театре и всегда уходил - из Театра Армии, Театра оперетты,
"Эрмитажа", от Марка Розовского. Его последняя роль - Бруно
Кречмар в нашумевшем мюзикле Театра Луны "Губы", поставленном
Сергеем Прохановым по мотивам набоковского романа "Камера
обскура".
Вероятно, со временем спектакль выйдет на большую сцену. А
пока мы решили поговорить с Евгением Герчаковым о крутых виражах
его актерской биографии.
- Евгений Аркадьевич, получив диплом артиста музыкального
театра в Гнесинском училище, вы в результате оказались в
драматическом театре Советской Армии. Как это произошло?
- Я приглянулся тогдашнему руководителю театра Андрею
Алексеевичу Попову, который видел мои дипломные спектакли. В те
годы Театр Армии был во многом музыкальным: живой оркестр,
спектакли соответствующие. И меня в эти спектакли брали на
центральные роли, именно поэтому я и пошел. Хотя скоро сбежал в
Театр оперетты. Георгий Ансимов предполагал занять меня в
центральной роли спектакля "Сирано де Бержерак", что и подкупило.
Помню, Попов меня отговаривал: "Женя, куда ты идешь? Ты же не
сможешь там работать, все равно вернешься". Так и случилось. Я
чуть больше полугода провел у Ансимова, но не пошло. На меня там
смотрели как на комика. И я понял, что зажмут в это амплуа, а
подсознательно я всегда ощущал, что не хочу быть только
комическим артистом. В общем, до "Сирано" мы так и не добрались,
и я "блудным сыном" вернулся в Театр Армии. Опять же ненадолго,
потому что через пару месяцев Попова выдавили из театра.
- Дольше всего, целых 12 лет, вы продержались в "Эрмитаже",
став ведущим актером труппы Михаила Левитина. И вновь разрыв,
вновь уход. Почему на сей раз?
- Меня перестало устраивать и то, что делает Левитин, и то,
чем я был занят в "Эрмитаже". Левитин, к сожалению, театра так и
не создал. И мне это очень больно, потому что достаточно
перспективная ситуация оказалась проваленной. От него ведь много
актеров ушло: Роман Карцев, Виктор Ильченко, Любовь Полищук. И
ушли не случайно. Я держался до последнего. Левитин меня всегда
ревновал. Когда собрался уходить, он меня спросил: "Что вы ищете?
Режиссера? Вот он, перед вами". Всегда считал, что только он в
этой жизни и заслуживает серьезного внимания. И до сих пор так
считает. Мне же он приписывал и "звездную болезнь", и страсть к
интриганству - то есть все то, чего хватает в нем самом.
Наверное, мне надо было уйти из "Эрмитажа" раньше. Однако я не
жалею об этих годах. Но находиться там дальше было нельзя, мне
нужен был какой-то новый виток.
- Этот новый виток вынес вас за пределы России, в Швейцарию?
- Да, я был приглашен в ведущий драматический театр Женевы на
роль Зигмунда Фрейда. Приглашение последовало после швейцарских
гастролей "Эрмитажа", я его принял.
- А как же чужой язык?
- Учил язык, работая над ролью. Было тяжело. На репетиции
отводилось всего два месяца. Швейцария не является центром
театральной культуры Европы. Там смешно говорить о серьезной
режиссуре. Но меня это не испугало, потому что все, что я за эту
жизнь наработал, удалось сохранить. Эти бесконечные уходы меня не
испортили. Знаете, как бывает: потерял артист своего режиссера,
тут ему и конец. У меня там все изумительно складывалось. Если бы
я в этой стране остался, что было возможно, меня бы там называли
сразу и Мейерхольдом, и Михаилом Чеховым. Швейцарцы ведь думают,
что эти люди еще живы. Очень они наивны, нашей историей не
интересуются. Но я не остался.
Стало скучно.
- Вернувшись в Россию, вы пытались создать собственное
театральное дело...
- Да, я ощутил некий внутренний толчок. Мне показалось, что я
имею право и силы на создание своего театра. Попытался поставить
музыкальную притчу "Путешествие Вениамина Ш в Святую землю". Это
была новая версия спектакля, который я когда-то играл в
"Эрмитаже". Я наполовину переписал пьесу, подобрал много другой
музыки. Спектакль был признан, об этом писали. Хотя в нем не
участвовали звезды, наоборот, пели молодые, никому не известные
артисты. Мы сыграли его раз 50. Но отсутствие нормального
помещения ставило меня в тупик. И я понял: либо трачу на это все
свои силы и перестаю быть актером, либо продолжаю заниматься
своим делом. Я остановился - не жалею и об этом. Хотя сама идея
внутри меня осталась.
- А какой театр вы бы хотели создать?
- Безусловно, это музыкальный театр. У меня "беременность"
различными театральными системами. Ну, например, системой
Мейерхольда. Я играл его, об этом никто не знает. Два года назад
шведское телевидение снимало фильм о нем. И не нашли ничего
лучшего, как пригласить меня на эту роль. Мы снимали в Бутырской
тюрьме. Это были монологи-показания Мейерхольда, которые он давал
под пытками. Фильм идет в Европе, по российскому телевидению его
не показали. То, чем занимался Мейерхольд, мне отнюдь не чуждо.
Кто- то, наоборот, считает, что я - ученик вахтанговской школы.
Так что на меня можно наклеить любой ярлык...
- Я знаю, что у вас существуют замыслы проектов, которые вы
хотели бы предложить Театру Луны...
- Для малой сцены хотелось бы, например, поставить спектакль
по новелле Стефана Цвейга "Амок". Я делаю какие-то шажочки в эту
сторону. Все упирается в финансы. Мне кажется, эта история
интересна и для Театра Луны, и для любого другого коллектива. Сам
в "Амоке" играть не собираюсь, потому что нельзя играть и ставить
одновременно. Я это уже проверял.
А для большой сцены с удовольствием взялся бы за мюзикл
"Серенада Солнечной долины" со знаменитыми мелодиями Глена
Миллера. Я его начинал делать в Театре эстрады у Геннадия
Хазанова. Но потом оказалось, что мы по-разному смотрим на
процесс создания музыкального спектакля. Не понимаю, как человек
может говорить о мюзикле, если он только что разогнал собственный
оркестр.
Поэтому сразу возникло непонимание. Я хотел сделать новые
аранжировки, Хазанов засомневался в нужности этого. И вообще за
20 тысяч рублей настоящий мюзикл поставить невозможно. Поэтому я
сказал Хазанову: спасибо, всего доброго. Но мне очень хочется
сделать эту вещь, она была бы интересна и актерам, и публике. Так
что буду искать деньги.
- А как вы в принципе относитесь к российским мюзиклам,
которых у нас сегодня в избытке?
- Ну, например, мне очень не нравится "Бюро счастья",
поставленное Андреем Житинкиным. Я ушел с этого спектакля, хотя
обожаю Людмилу Гурченко как артистку высочайшего класса. Вот как
раз яркий пример артиста, у которого нет своего режиссера. И она
от этого страдает. Что у нас еще есть? "Метро" - но ведь это,
извините меня, копия. Сейчас ставят "Собор Парижской богоматери"
- тоже будут пытаться петь, как в Париже. Ну и что? Это ведь все
чисто коммерческие вещи, не имеющие отношения к настоящему
искусству. К сожалению, сейчас многие люди, в том числе и
творческие, заняты зарабатыванием денег Поэтому когда я вижу на
сцене актера, который относится к работе как к служению, я
проникаюсь к нему полнейшим моим почтением.
Ирина Леонтьева.




08-04-2002, Труд