В издательстве алгоритм готовится к печати книга известного актера олега стриженова исповедь

ПРЕДЛАГАЕМ ВНИМАНИЮ ЧИТАТЕЛЕЙ
ОТРЫВОК, В КОТОРОМ АВТОР РАССКАЗЫВАЕТ О МХАТОВСКОЙ СТРАНИЦЕ
СВОЕГО ТВОРЧЕСТВА.
ОЛЕГ СТРИЖЕНОВ: Я ИГРАЛ ВМЕСТЕ С АЛЛОЙ ТАРАСОВОЙ И БОРИСОМ
ЛИВАНОВЫМ.
Я счастлив, что смог прикоснуться к великой школе и эстетике
Художественного театра. Когда меня пригласили туда в 1963 году,
притом на персональную ставку, почти как у старых мастеров, это
было невероятно престижно. Причем меня приняли в труппу, хотя я и
не заканчивал Школу- студию МХАТа. Кое-кто завидовал. Другие
удивлялись: "Зачем известный артист кино соглашается на
каждодневный труд в театре?" А мне как раз не хватало
каждодневного упорного труда, хотелось не только из партера
наблюдать за игрой своих кумиров, но и стать партнером Тарасовой,
Ливанова, Станицына, Яншина, Массальского, Прудкина, Степановой,
Грибова, Зуевой, Пилявской...
Никаких особых условий для меня не создавали. Да и сам я не
стремился к этому. Некоторых актеров, к примеру, ужасно
расстраивало, когда им назначали дублера. Считали, что их
подсиживают, хотят лишить престижных ролей. Я же, наоборот,
мучился из-за отсутствия дублера, так как не бросал работу в
кинематографе. Каждая отлучка связана была с нервами. Например,
играю роль разведчика Маневича в двухсерийном фильме "Земля, до
востребования". Действие происходит в южном порту. Вся группа
сидит в Батуми, уже почернели на солнце. Ждут меня. Я отыграл в
театре - лечу в Батуми. И тут же все приходит в движение - с
раннего утра до позднего вечера съемки или подготовка к съемкам.
Накануне дня, когда у меня следующий спектакль, возвращаюсь в
Москву.
Двенадцать лет работы во МХАТе с выдающимися мастерами старой
актерской школы были для меня и сказка, и школа, и наслаждение. И
вдруг читаю в недавно вышедшей солидного формата энциклопедии
"Москва":
"Несмотря на отдельные удачи, в 60-х годах театр находился в
кризисе. В репертуар все чаще включались пьесы-однодневки, не
безболезненно проходила смена поколений. Положение усугублялось
тем, что любая критика официально ставшего государственным театра
не допускалась.
Желание выйти из кризиса побудило старейших актеров МХАТа
пригласить в 1970 году в качестве главного режиссера воспитанника
Школы-студии МХАТ О.Н.Ефремова, сумевшего в 70-х годах вдохнуть
жизнь в театр".
На мой же взгляд, кризис падает именно на семидесятые годы,
когда один за другим уходили из театра и из жизни артисты старой
гвардии и их некем было заменить.
С Аллой Константиновной Тарасовой, когда ей исполнилось
семьдесят пять лет, я играл "Без вины виноватые", не догадываясь,
что это мой последний с ней спектакль. Вынесли на сцену торт со
свечами, объявили, что Тарасовой присуждено звание Героя
Социалистического Труда. Через несколько дней Алла Константиновна
на репетиции спектакля "На всякого мудреца довольно простоты"
отпросилась у режиссера-постановщика Виктора Яковлевича
Станицына, и больше мы ее не видели. У нее оказалась саркома
мозга...
Даже звезду Героя Алла Константиновна не успела получить.
С начала семидесятых годов постепенно угасала великая плеяда
артистов Художественного театра. Помню завершение гастролей в
Ленинграде в семьдесят четвертом. Шли "Три сестры" Чехова на
сцене бывшей Александринки - Театра драмы имени А.С. Пушкина.
Алексей Николаевич Грибов играл Чебутыкина, я - барона Тузенбаха.
В перерыве Владлен Давыдов мне говорит: "Что это с Грибовым?
Неужели он "развязал" и выпил, ведь еле-еле говорит".
Лишь позже мы узнали, что Алексея Николаевича к середине
спектакля разбил инсульт.
Мне всегда было не все равно, с кем играть. Ведь искусство
основано на сотворчестве, на ансамблевости. Дух МХАТа, который я
любил, стремительно исчезал. Труппа распадалась. И в семьдесят
шестом году я решил вернуться в Театр-студию киноактера. Мысли
покинуть МХАТ периодически возникали у меня после закрытия
спектакля "Без вины виноватые", особенно после смерти Бориса
Ливанова.
Несмотря на двадцатипятилетнюю разницу в возрасте, мы с
Борисом Николаевичем дружили, часто бывали в гостях друг у друга.
Он представлял собой в театральном мире такое же большое явление,
как Николай Симонов. Недаром они еще с юности были накоротке,
вместе играли в фильме "Кастусь Калиновский". О молодом Ливанове
Станиславский и Немирович- Данченко говорили, что он - надежда
Художественного театра.
Ливанов прекрасно рисовал, сочинял талантливые инсценировки.
Сын певицы, он обладал удивительно сильным и мелодичным голосом
и, думаю, стал бы известным оперным артистом, если бы пошел по
этой стезе. На его талант "накладывался" природный
доброжелательный юмор, рождавшийся моментально, как только
появлялся повод для смеха.
Был у нас хороший артист Витя Шавыкин, худющий до
невозможности. Борис Николаевич, как-то глядя на него, покачал
головой:
У всех телосложение, а у Шавыкина - теловычитание...".
С давних пор первый сбор труппы в начале сезона мхатовцы
называли "Иудин день". Встретившись после летних отпусков, даже
враждовавшие друг с другом артисты в этот день целовались и
обменивались комплиментами. В 1957 году в "иудин день" много
шептались о прогремевшем недавно на всю страну обвинении против
Молотова, Маленкова, Кагановича и "примкнувшего к ним Шепилова".
Но вот директор попросил тишины и стал представлять новых
артистов:
- Вячеслав Михайлович: Невинный!
Вячеславом Михайловичем звали свергнутого Молотова, и Ливанов
тотчас обыграл:
- А Лазарь Моисеевич?..
Во МХАТе идет генеральный прогон спектакля "Враги". Тогда еще
живы были все трое членов триумвирата театрального руководства -
Кедров, Станицын и Ливанов. В антракте все собрались в буфете, но
вот дали звонок, и мхатовцы потянулись в зал. Ливанов,
поднимаясь, громко вздыхает:
- Пойду посмотрю на своих врагов в гриме и костюмах:
Как хочешь, так и понимай: то ли он имеет в виду название
пьесы Максима Горького, то ли враждующих актеров.
Или входит в буфет в перерыве между репетициями и,
наклонившись над первым столиком, за которым бурно обсуждают
коллег, неожиданно выстреливает вопросом:
- Против кого дружим?
Рассказывали, что на каком-то приеме в Кремле известный маршал
заметил Ливанова, расплылся в улыбке и громогласно заявил:
- Вот сейчас товарищ Ливанов нам что-нибудь исполнит!
- Да, - ответил Ливанов без паузы, - но прежде ты мне из пушки
выстрелишь!
В другой раз "на рауте" в большом обществе Ливанова знакомят с
гостями. И вот кто-то подходит сам, протягивает руку и
представляется:
- Я (допустим. - О.С.) Сидоров, муж Валерии Барсовой.
- Понятно, - кивает Ливанов и тут же добавляет: - Ну а днем
чем занимаетесь?
Не очень талантливому, но крепко пьющему актеру Ливанов мог
заявить:
- Старик, не по таланту пьешь!..
В шестьдесят восьмом мы побывали на гастролях в Японии.
Возвращались домой на пароходе "Байкал". Попали в сильный осенний
шторм. Вся группа, страдая морской болезнью, лежала по койкам, на
ногах оставались только Массальский, Комиссаров и Ливанов. Когда
погода успокоилась, мы поднялись с Борисом Николаевичем на палубу
и уселись за столик.
- Ты готовься, - вдруг говорит он, - как приедем, начнем
репетировать "Чайку".
Стал рассказывать, какой он видит постановку и кто будет
играть.
- Ты обязательно будешь, Олег Я, можно сказать, только из-за
тебя затеваю эту постановку.
Когда вернулись в Москву, сразу начали репетировать, в конце
декабря состоялась премьера. Зрители принимали нашу "Чайку"
превосходно.
Съездили с ней на гастроли в Свердловск, а в 1970 году на
целый месяц в Англию. Вернувшись из Лондона, узнали, что пока мы
услаждали английскую публику, бывшие друзья предали Бориса
Николаевича - побывали в ЦК КПСС с просьбой избавить их от
худрука Ливанова.
Этот момент, по-моему, стал началом распада МХАТа еще задолго
до его разделения в 1987 году на две труппы. Обидевшийся Ливанов
написал министру культуры Фурцевой, что "ноги моей больше не
будет в моем доме", то есть в театре.
Я не переставал общаться с Ливановым. Он, конечно, не мог не
интересоваться театром, часто расспрашивал, как идет "Чайка".
И вот однажды мне звонит Василий, сын Бориса Николаевича, и
ошеломляет трагической вестью: отец умер. Мы с Василием и
прилетевшим из Болгарии Петром Гюровым поехали в морг ЦКБ, где в
тишине и безлюдье попрощались с любимым человеком. Потом
перенесли гроб в катафалк и доставили в Художественный театр.
- Все, - сказал я сыну великого актера, - он нам больше не
принадлежит, теперь прощаться будет народ...
Когда на Новодевичьем кладбище произносили прощальные речи,
вдруг обрушился невероятный ливень, раздались раскаты грома,
засверкала молния. Грустная Тарасова, которая обычно никуда не
выходила, боясь простуды, промокла насквозь, но проводила своего
старого товарища до самой могилы. О чем она думала? Наверное, что
и ей скоро идти за Ливановым. Что все в этом мире бренно...




08-06-1999, Труд