Мы идем по уругваю-ваю-ваю

НИКОЛАЙ ДОЛГОПОЛОВ, СПЕЦ. КОРР. "ТРУДА".
Не осталось в мире таких заповедных мест, где бы не ступала
нога россиянина. Наши туристы, артисты и бизнесмены заполонили
планету. И даже в столь далекой стране, как Уругвай, родная речь
слышится если не на каждом шагу, то довольно часто.
ВЕСЬМА УСЛОВНО ДАЛЬНЯЯ ДОРОГА.
Семнадцатичасовой перелет на роскошном (без шуток) ИЛе от
"Шереметьева" до Буэнос-Айреса. И если первый восьмичасовой рывок
до неких Островов Зеленого Мыса выдерживаешь еще нормально, на
московском запале, то от островных точечек в океане и до
Аргентины мучает дичайшая тряска, по-аэрофлотовски, турбуленция.
Пилот призывает занять свои места, стюардессы умоляют
пристегнуться. Мы, мужественно сражаясь с подступающей тошнотой,
кажемся себе немного чкаловцами, выдержавшими неимоверное
испытание.
А потом еще и переезд из одного аэропорта аргентинской столицы
в другой, где самолеты взлетают чуть ли не из центра города. Час
лета, понятное дело, на "Боинге", и вот он - Монтевидео. Ноги
подкашиваются, часовые пояса вдавливают в землю. И, добравшись до
гостиницы "Виктория Плаза", ждешь присвоения звания Героя какого-
нибудь Союза.
Фигушки! Уже в лифте на тебя обрушиваются потоки российской
речи - нормативной и не очень.
МОНТЕВИДЕО - ГОРОД НАШЕНСКИЙ.
Внизу в холле огромные объявления на русском: репетиция,
концерт, отъезд... Это для музыкантов оркестра Темирканова,
заскочивших сюда на коротенькие гастроли.
На каждом этаже предприимчивые коммерсанты, видно, из России в
свое время махнувшие, вывесили традиционные листочки: "Куртки
кожаные, замшевые и дубленки - для морозов наилучшие. Русским со
скидкой! Покупайте! Нора, Абрам и Женя - прямо с доставкой в
номера".
В солидных магазинах - чуть не обязательно выведенные
кириллицей объявления при входе: "Говорим по-русски!".
Просторное кафе в гостинице по утрам заполняют стайки
темноволосых людей, прихлебывающих кофе и общающихся между собой
на мешанине из русского и еще какого-то языка. Выяснилось:
армяне, уехавшие и давным-давно, и после землетрясения в Спитаке.
Познакомился я и с теми, для кого русский - кусок хлеба.
Как назвать их? Эмигрантами? Нашими, несмотря ни на что,
друзьями или просто переводчиками? Судите сами.
Судьбы - необычные, ибо что ни говори, а не каждому человеку с
русскою душою доведется очутиться на самом краю света.
МИГЕЛЬ КРАМАРЕНКО ИЗ САН-ХАВЬЕРА.
Миша-Мигель широкоплеч, усат, крепко сбит и доброжелателен.
Его дед приплыл сюда в 1913-ом из Ставрополя. Корабль был забит
односельчанами: уругвайцы обещали сколько угодно земли и
счастливую жизнь. Со счастьем привалило не всем, а с землею не
обманули.
Всех поселили в деревушке Сан-Хавьер, если переводить, то
Святого Якова. Это километрах в 400 от Монтевидео.
Построили там церковь, которая до сих пор существует, привезли
откуда-то икону Святого, естественно, Якова и зажили относительно
дружно. Обитатели русской колонии тысячи в три человек роднились
в основном друг с другом, редко сходясь с живущими километрах в
шести немцами- переселенцами и уж совсем нечасто бракосочетаясь с
уругвайцами.
Отец Мигеля - украинец, родился в Сан-Хавьере в 1921-ом, мать
- русская по фамилии Кравцова, еще через два года. А в 1949-ом,
после войны, появился и Мигель. Пошел в уругвайскую школу и
по-испански говорил, конечно, лучше, чем на родном.
Жили довольно богато: здорово помогали 300 ульев, землица
неплохо родила. Да вдруг замучила Крамаренко-деда ностальгия.
Вечером сидел с бабкой на крыльце, ловил Москву. Ровно полвека
прожил в Уругвае. Не был ни богатым, ни бедным, ни левым, ни
правым, а просто остался славянином. И такая гложила тоска, хоть
ложись и умирай.
И тут дед вынес решение: помирать, так в России. Советское
посольство в Уругвае шустро поддержало: добро пожаловать!
В 1963-ем в Сан-Хавьере стало на 25 русских семей меньше.
Визы, перевоз десятилетиями нажитого добра, билеты - все
бесплатно. Вот немаленькая семья уже дома и готова подключиться к
строительству нового общества.
Однако прокладывать столбовую дорогу в комэпоху оказалось
несколько сложнее, чем это слышалось по московскому радио, в
Уругвае. Сначала семью Крамаренко послали сооружать что-то в
Казахстане. Потом перебрались в Нальчик и только через несколько
лет обосновались в Ставропольском крае, откуда в 1913-м и уезжали
в Уругвай.
Родина не оправдала надежд. Взгляды политические - разные. Еда
по сравнению с Уругваем - скудная. Морозы, да и весь климат -
убийственные. Счастлив был только Крамаренко-дед. Похоронили его
в Нальчике, и он до последнего вздоха благодарил Всевышнего, что
позволил скончаться на родной земле...
А отец Мигеля так и не смог привыкнуть к суровому советскому
ритму. Умер в 55 лет. Мигель, он же Миша, как следует выучил
русский. Отслужил в спортроте в Хабаровске, где научился ходить
на невиданных в Уругвае лыжах. Очень помогал футбол: не зря же
играл за мальчишескую сборную Сан-Хавьера. В России выступал в
классе "Б", и весь литейный цех приходил болеть за своего Мигеля
Крамаренко. Окончил институт, стал переводчиком:
"Интурист", своя семья, заграница. Сначала Ангола, а потом и
Уругвай, где работал толмачом по контракту, от
"Энергомашэкспорта".
Случайно ли выбрал Монтевидео? Мигель молчит. До чего же
сложное это понятие - Родина. Для одних она там, где родился, для
других... Мигель остался в Уругвае:
- А куда ехать? В "Интурист" переводчиком? Возьмут ли?
И семью надо кормить.
- А семья-то с вами?
- Да нет, дома в Ставрополье. Высылаю каждые три месяца
определенную сумму. На том мои и держатся. Но придет время - и я
вернусь.
Подданный двух государств, дитя двух культур. Человек любящий
и Россию, и Уругвай. К чему осуждать или бросать слова поощрения.
ПТИЧКА МАРТА ПОРХАЕТ МЕЖДУ РОССИЕЙ И ЮЖНОЙ АМЕРИКОЙ.
- Я так привыкла летать между Москвой и Монтевидео, что этих
пару десятков часов совершенно не чувствую. Туда - обратно, туда
- обратно - крошечная Марта Сакслунд жестикулирует так, как это
принято среди темпераментных жителей Уругвая.
- И где для вас "туда" и где "обратно"?
- Ой, нельзя ли что-нибудь полегче?
А говорит по-русски - дай Бог нам всем. Иногда только
прорывается далекая южно-американская интонация. Но как ей не
прорваться, если Марта настоящая уругвайка. Хоть и прожила в
Москве полжизни. Ее папа - убежденный коммунист и отец
одиннадцати детей привез в любимый Советский Союз десятерых из
них, включая самого маленького, которому было 40 дней от роду.
А переводчицей у собственного корреспондента "Эль популяр"
стала его 13-летняя дочь Марта. Русский она учила с шести лет.
Какой же еще язык было учить дочери правоверного коммуниста? Как
и многие дети уругвайских левых, с детства ходила в русский клуб
имени Максима Горького. Там пели такие руские песни и так
танцевали вприсядку, что и в Москве не услышишь, не увидишь.
Кто пел-танцевал? Да русские эмигранты, их дети, и еще все,
кто Советский Союз любил или ему сочувствовал.
Таких, уверяет Марта и уже знакомый нам Мигель подтверждает, в
60-х годах набиралось в далеком Уругвае тысячи и тысячи. Быть
похожими на советских, построить у себя дома общество, как в
СССР. А уж если не дано построить, то хотя бы выучить самый
важный и прогрессивный в мире русский язык.
- Во как мы вас любили, - заключает этот свой пассаж Марта.
- А теперь? Прощай, любовь?
- А теперь любовь надо завоевывать по-новому, - маленькая
птичка предпочитает обходиться без комплиментов. - Что было, то
прошло. Вы же сами и оттолкнули в себя влюбленных.
- Марта, но вы же по-прежнему с нами?
- Я - да. Но я - другое дело.
Действительно, другое. Приехали в Москву зимою 72-го. 583- я
школа Октябрьского района, пионерлагерь, кружки самодеятельности,
университет. Везде ее и сестер-братьев принимали будто родных.
Они думали провести здесь годика три-четыре. Но 27 июня 1973
года в Уругвае грянул военный переворот. В Монтевидео начали
исчезать люди. Не только упрямые коммунисты и ультралевые. Даже
те, кто искренне считал себя демократами. Тюрьмы, истязания,
поражения в гражданских правах.
Особенно жестоко обращались с "русскими уругвайцами".
Арестовывали за одни лишь русские фамилии. Некоторых казнили,
многих превратили в истерзанных пытками инвалидов. Разные люди
называли и разные цифры, но за десяток лет военного диктата
небольшой трехмиллионный Уругвай не досчитался около четырех
тысяч человек.
Рассказывают, будто непокорных затаскивали в вертолеты,
надевали мешки на голову и сбрасывали в океан. Так ли это?
Совсем недавняя современнейшая история не дает ответа,
которого требуют родственники бесследно исчезнувших.
Может быть, боязнь нового путча, стремление сохранить баланс
политических сил и привлекают уругвайцев к левым партиям? Тут они
на удивление сильны. В Монтевидео уже долгие годы после
возвращения к демократии с 1984 года почти бессменно правит
широкий народный фронт. А улицы миллионного города сплошь
заклеены ух какими р-р-р-р- еволюционными лозунгами и до боли
знакомыми портретами человека в кепке. Эта ультралевая
организация "26 марта" чтит память незабвенного здесь Ильича.
Ну опять мы о политике. А что же Марта? Да ничего. Пала
военная хунта, и семья Сакслундов решила возвратиться домой. Но
не все. Отец посчитал, что его родиной стала Россия. Перестройка,
непонятный и затянувшийся переход одной формации в другую. А
коммунист Сакслунд считал нашу запутавшуюся страну своей. Он и
умер в 1995-ом в Москве, и похоронен здесь.
А все дети и жена сейчас в другом доме - южноамериканском. С
журналистикой у Марты не совсем получилось. И работает она в
фирме, привозящей на край света артистов из экс-Союза. Большой
театр, моисеевский ансамбль, всевозможные балеты и, конечно,
цирк, цирк, цирк. Сколько гастролей, аншлагов и провалов.
Разочаровний от приезда слабачков и радости от встречи со
звездами.
И еще любовь. Есть шанс, что скоро в СНГ станет на одну
испаноговорящую гражданку больше. Возможно, Марта поселится в
Минске и уже не нужно будет мотаться на самолете туда-обратно к
любимому человеку.
Не кажется ли вам, что мир наш в последние годы сделался если
не меньше, то доступнее? Огромные расстояния остались большими.
Но преодолевать их как-то спокойнее, может, привычнее. Мы учимся
чувствовать себя везде комфортабельнее и раскованнее. К нам
привыкают, нас, русских, ждут. А что исчезает, девальвируется,
как рубль, любовь и вера - так это наша вина. Возможно, и любовь
эту нам по силам возвратить?
МОНТЕВИДЕО-МОСКВА.




03-09-1998, Труд