что-то случится у россии уже есть национальная идея - катастрофизм

Ядвига ЮФЕРОВА.
Наша способность быть несчастными стала вселенским фактом. Для
этого всегда находились причины: революции и войны, репрессии и
"железный занавес", застой и реформы. Когда мы получили свободу,
она опять обернулась потрясением: как это - государство мне
ничего не должно? Обязано! Помню, Галина Павловна Вишневская на
очередной клич о помощи съязвила: "Почему французские школьники
должны со своих завтраков выкраивать на гуманитарную помощь
России?
Неужели в стране все мужики - инвалиды?" Возможно, для веселья
наша страна менее других оборудована. Вот опять - Чечня. И взрывы
террористов, прогремевшие этой осенью в России: Но для выживания
нации не останется ни одного шанса, если мы будем с упоением
продолжать культивировать катастрофическое сознание. Есть
серьезные проблемы экологии, ядерной безопасности, терроризма, но
это действительно глобальные проблемы, которые касаются
большинства развитых стран, в том числе и нас.
На всю жизнь я запомнила письмо матери из Пензенской области:
она добилась, чтобы ее единственного сына перевели служить с
Кавказа в военную часть, находящуюся в их районе. Она видела его
в выходные. Во время отпуска отец и сын валили лес для дома, там
солдата подмяло огромное дерево: Она умоляла священников,
экстрасенсов и философов объяснить, может ли человек избежать
своей судьбы.
Не знаю почему, но с каждым годом нахожу все больше смысла в
простой русской пословице: "Умирать собирайся, а рожь сей". Страх
не должен подменять жизнь.
Вспомните, как весь мир отнесся к августовскому солнечному
затмению. Как к уникальному поводу для шоу и концертов, для
бизнеса и любви. Только мы с мрачной многозначительностью
рассуждали о конце света. Бесчисленные гадалки и экстрасенсы,
делающие капитал на запугивании народа "хуже еще будет", -
особенно оживились в канун смены вех и смены века. Да, наступает
конец очередной эпохи, но уж больно хочется выдать это за конец
мира. А солнце всходит по утрам, и наши дети отправляются в
школу. Кто-то объясняется в любви и считает это время самым
счастливым.
Единственная, неповторимая наша жизнь продолжается, а мы
заказываем конец света. Невольно возникает предположение: кто во
что верит, тот то и имеет. Вечно мы зовем Русь к топору или к
автомату Калашникова, а к высокому умению трудиться, любить и
быть счастливыми не подвигаемся ни на йоту.
Упаси нас Бог от цензуры. Но сегодняшней свободной прессе, по
данным фонда "Общественное мнение", доверяют только 16 процентов
граждан, остальные не согласны с тем, как СМИ отражают реальную
жизнь. Еще хуже результат, когда есть "полное доверие".
Недавний отпуск я проводила в Белоруссии под аккомпанемент
разговоров об объединении двух стран. Любопытны народные
аргументы противников союза: "Как можно объединяться со страной,
где не платят пенсионерам пенсии, учителя умирают от голода,
ученые вешаются из-за невыплаты зарплат, солдаты расстреливают
друг друга, чеченцы на вокзалах закладывают бомбы, а любого
успешного бизнесмена "заказывают" его конкуренты?" Вопрос:
"Откуда вы взяли весь этот ужас?" казался для моих оппонентов
смехотворным: телевизор смотрите, тогда все будете знать про
страну Пушкина.
Я считаю себя человеком двух культур - российской и
белорусской, и одинаково больно слышать: лучше пьяный Ельцин, чем
трезвый Лукашенко, и наоборот. Но там и там ждут конца света. Это
пока единственное, что нас воистину объединяет. Западные люди
никогда не сомневались в истинности цивилизации, в прочности ее
устоев. Русский человек, по словам Бердяева, всегда чувствовал
себя пронизанным мистическими веяниями наступающего конца,
предвидел неотвратимое господство антихриста, будущее вызывало в
нем ужас. Что чувствовали, то имели.
Человек, который верит в свои силы, в свою семью, в свою
Родину, - исключение, а не норма. Раньше была расхожая фраза:
"Война все спишет". А на что списывать наш сегодняшний
разуверенный образ жизни? И есть ли ему оправдание? На эти
вопросы надо давать беспощадные для себя ответы. Попробую
объяснить - почему.
Во время последней командировки на русский Север, в старинный
город Каргополь, где все, как у всех, а может, даже еще хуже
(район дотируется на 87 процентов), я встретила человека, который
знает, как жить в современной России. В городе с уважением
говорят о местных предпринимателях: один открыл магазин, второй
турфирму, третий думает про частную гостиницу. Фамилия Сергея
Беляева повторялась слишком часто, я напросилась на встречу с
ним. Бизнесмен когда-то имел книжную лавку, но разорился, теперь
торгует канцтоварами, помогает местной школе, не может отказать,
когда к нему обращаются с просьбами. Что ж тут необычного? Таких
деловых ребят уже тысячи на обозримом пространстве.
И рабочее место у Сергея, как у всех: телефон, компьютер,
сканер. Начинал он с обыкновенного калькулятора: человек с
заочным средним образованием изобрел программы, которые пошли
гулять по всей стране. Есть одна особенность. Сергей - инвалид
детства ("не помню себя на своих ногах"). Живет он в казенной
шестиметровой каморке с женой Леной, которую встретил здесь же, в
Каргопольском доме-интернате для инвалидов и престарелых. Он ярый
борец с госпитализмом - есть такой синдром, когда человек лежит
на кровати и ждет, когда его обслужит нянька. Сергей говорит
только о домах- интернатах, но его мысли гораздо шире приюта. Он
не понимает, как люди, у которых есть голова, ноги, руки и
свобода передвижения, могут впадать в меланхолию и ждать, что им
кто-то подаст или накормит. Впрочем, быть личностью силой никого
не заставишь. Но если есть свобода, самодостаточной личностью
может стать каждый.
Вот такой урок оптимизма случился в Каргополе. Можно здоровым
и сильным людям, впадая в самый тяжкий грех - уныние, нагнетать
страхи: "что-то непременно случится". А можно, имея голову на
плечах, возмутиться "госпитализмом" как еще одной чертой
российского характера. Герои сейчас не в моде, Николай Островский
с подвигом на узкоколейке никому не нужен. Новые времена, новые
лозунги: "Где деньги - там и родина". Время дегероизации?
Неправда. Алексей Маресьев нужен будет всегда. Когда человек
поднимается над личным бессилием и утверждает себя как личность,
- это факт, который лишает остальных права прикрываться
катастрофизмом чуть ли не как очередной национальной идеей.




04-11-1999, Труд