Матрос с сумасшедшего корабля андрею битову пока не удается создать империю добра

Юрий СТРОГАНОВ.
Творчество русского писателя Андрея Битова получило высокую
оценку не только на родине, но и за ее пределами. Один из лучших
романистов мира, член жюри мирового конкурса эссе... Он стал
классиком еще в советские годы. Уже в середине 80- х
студенты-филологи изучали его произведения. А.Битов - автор
повестей и романов "Человек в пейзаже", "Уроки Армении",
"Улетающий Монахов", "Пушкинский Дом", многих рассказов. Несмотря
на проблемы с прежней властью - десять лет его запрещали
печатать, - он не эмигрировал. Относится критически и к нынешним
"верхам".
Корреспондент "Труда" встретился с А.Битовым в Вильнюсе, куда
он приехал по приглашению Вильнюсского университета и своего
друга, художественного руководителя русского драмтеатра Владимира
Тарасова, известного и за пределами республики джазового
музыканта, барабанщика.
- С Владимиром Тарасовым мы познакомились ровно десять лет
назад на каком-то странном пароходе, который плавал вокруг
Европы, начиненный писателями, моделями, художниками, "качками",
называвшими себя "новыми русскими", - говорит А.Битов. -
Сумасшедший корабль. Перестройка еще была в эйфории. И там слово
и музыка сошлись. Мы прочитали лекцию "Барабан и мировая
культура". Я рассуждал, Володя демонстрировал. С тех пор у нас
началось музыкальное взаимодействие, к которому присоединились
другие замечательные музыканты. В прошлом году в Нью-Йорке
образовался так называемый "Пушкин-бенд" (А.Битов читает
черновики А.С.Пушкина под "джазовый аккомпанемент". - Ю.С.). С
помощью Володи я стал джазменом.
- В свое время джаз Тарасова в какой-то степени противостоял
системе. А вы находили свободу в своем творчестве. Совпадает ли с
вашими прежними романтическими представлениями то, что произошло
после перестройки?
- Ни разу в жизни я не делал того, чего не хотел. Но тогда
было труднее. Практически было запрещено свободное
волеизъявление. Но разве нет трудностей сейчас, когда все
разрешено?
- И что же это за нынешние трудности?
- Иногда я в шутку говорю, что стал "гастарбайтером". Чтобы
сохранить независимость в собственной стране, половину времени
провожу за рубежом. В те времена я хранил независимость
оппозиционным путем, а сейчас - экономическим. Иначе пришлось бы
бегать за обнаглевшим издателем, который думает, будто знает, что
именно принесет прибыль и что следует печатать.
Если человек занимается своим делом независимо от
обстоятельств, из него может что-то получиться, а если начинает
приспосабливаться, то тогда все равно, при каком строе жить.
- Значит, проблема взаимоотношений художника с собственной
совестью осталась и сейчас?
- А как же. Но сначала надо найти свою совесть, а если
обнаружишь, то никуда не денешься. Она начнет доминировать.
Я не был с системой заодно раньше, не заодно и сейчас.
- Что же сейчас от нее отталкивает?
- А сейчас нет никакой системы (смеется). Остались все силовые
структуры, и они неизбежно начинают фокусироваться вокруг власти.
Только непонятно, кто кого делает. Раньше власть делала силовые
структуры, сейчас силовые структуры делают власть. И все это
происходит в тени.
Лично для меня все же это время не самое плохое, потому что я
свободен больше. Раньше с помощью умного, тонкого редактора,
который становился вместе с тобой партизаном в этом
идеологическом лесу, надо было провести текст с минимальными
потерями. Сейчас появилась возможность осуществлять проекты,
которые были совершенно немыслимы.
- Хотелось бы узнать подробнее о проектах.
- Вернулась идея книги... Я ею очень болею. Книга - это не
только килограмм бумаги. Это целый организм. Пытался сделать
издательство. Идею развалили внутренние силы в 1994 году. А
сейчас опираюсь на несколько малых издательств, занимающихся
изысканной книгой.
Из других проектов - "пушкинский джаз". Бешеный проект. За год
раз 15 побывали в разных городах и весях. В Нью- Йорке, Германии,
собираемся в Англию. На самых лучших площадках. Фантастика. 10
мая 1998 года в Нью-Йорке впервые видим друг друга вместе и
играем программу, которую даже не репетировали. И полный успех с
первого раза. А в декабре играем на самой престижной площадке в
Москве - "Рихтеровские вечера" в Музее изобразительных искусств
имени А.С.Пушкина. Я не знал ни одной ноты, а тут в течение
полугода прошел по первым площадкам мира. Вот это и есть свобода
и возможности.
- Стало быть, теперь не нужно "партизанить", можно действовать
в открытую?
- Во мне очень радуется в последнее время душа игрока.
Сделаешь точную ставку и выграешь не просто на бутылку, а
выиграешь дело.
У меня была идея, связанная с 60-летием гибели Мандельштама.
Он погиб во Владивостоке, в лагере. Существовал проект
замечательного памятника, сделанного местным скульптором Валерием
Ненаживиным. Надо было его поставить. Приезжаю я два года назад
во Владивосток и чувствую, что кто-то там меня испугался. Я же
приехал из Москвы. Гоголевские дела. К нам едет ревизор! А там
мэр и губернатор борются. И тут меня надоумило. Раз они
противостоят, надо в каждого вложить одни и те же идеи. Один не
будет отменять другого. Так и поставили памятник...
- Территорию бывшего Союза разделили границы. Замечаете ли вы,
приезжая в Литву, что тут формируется уже другая культура?
- Не обольщайтесь насчет другой культуры (смеется).
История - вещь непрерывная. Еще при советской власти я понял,
что в 1917 году ни одного атома, ни одной молекулы, ни одной
клеточки не было советской. Все, что сосалось, елось - молоко
матери, хлеб, - все до молекулы осталось прежним. Я успокоился:
жизнь победить нельзя. Но ее можно перелопатить и изуродовать...
С этим была связана сокровенная идея, последний проект,
который обломился, когда начался кризис. Я хотел проехать по
пределам бывшей "империи" и снять телесериал под названием
"Империя добра". "Империя зла" - это все знают, а "империя добра"
- это то, что сделали сами люди. Они очеловечивают практически
любое пространство, правда, зверея от этого. Люди живут всюду,
даже в камере. Каким-то образом внутри насилия осуществлялась
добрая воля - самыми парадоксальными способами. Смешанные браки,
влюбленности, дружба, пьянки, черный и получерный рынок. Но когда
эту систему порушили, то человека лишили того, что он сам накопил
внутри этих десятилетий. Я думал создать серию фильмов, повторив
круг своих странствий по "империи", особенно по "горячим точкам".
Но не хватило денег
- В "Уроках Армении" вы настолько глубоко проникли в материал,
что это дает вам право судить о процессах в российских "горячих
точках". Что вы думаете о происходящем на Кавказе?
- Происходит какой-то ужас. Самое нелепое - обсуждать, как
этого можно было избежать. Оно уже происходит.
После смерти Сталина происходило очень медленное расслабление.
При Хрущеве процесс стал очевидным и ему дали название -
"оттепель". А при Брежневе наступили "вегетарианские времена", по
выражению Ахматовой. Нельзя было выступать против политбюро, КГБ,
но многое стало можно. Нормальный человек совершенно не собирался
делать что-то запрещенное. А разрешенной оказалась область
национальных интересов, но не в политическом плане, а в
культурном.
История, происхождение... Этот процесс длился довольно долго.
Мне было очевидно, что это самый главный накопленный потенциал.
Он-то и послужил взрывным детонатором. И это можно было
предусмотреть.
- Вы говорите про то, что было. А что будет?
- В каждом времени есть что-то, что необходимо сохранять и
развивать. Очень боюсь тех, кто куда-то зовет. Не мешайте людям
жить! Вот если на этом строить политику, то люди и время сделают
так много, как мы и не ожидаем. Но лишь только приходит человек
со "светлыми идеями", а я их помню поименно, начинается очередной
ужас.
- Бывшие окраины "империи" теперь стали внешним миром. Исходят
ли из него опасности для России?
- Недавно я разговорился с одним турком. Он заявил: идет
возрождение великой Османской империи. Но преувеличивать
агрессивность мусульманства не надо. Это только орудие политики.
Все видят, что мир напряжен, изменчив, безумен. Никто не скажет,
что произойдет, когда "империя" с ослабленными замками оказалась
территорией. Тут надо что-то понимать и ни с кем не ссориться.
Если можешь ни с кем не поссориться.
Россия - страна непредсказуемая. Но то, что она вдруг
оказалась в таком пассивном положении по отношению к миру, к
этому все, и у нас, и на Западе, оказались не готовы.
- Сейчас в России много говорят о поиске национальной идеи.
Реален ли этот поиск, на ваш взгляд?
- Готовность к возрождению национальной идеи может быть, но
готовность к насилию не должна быть национальной идеей.
Необходимо, чтобы мир пришел в порядок. Из России врага уже не
вырастят. Если на нее снова не нападут. Что не исключено. Война
разрешает много проблем для несовершенной власти. И все же
надеюсь, что из России врага не получится, а останутся общие
проблемы. Я человек и верующий, и экологический. Мы дышим одним
воздухом, пьем одну воду. Мир должен быть объединен именно этой
идеей. Мы на пороге "цивилизации конца света". Осознание того,
что мы слишком много вложили всем мировым колхозом в разрушение
данных нам возможностей, может послужить поводом для отречения
человека от своих естественных агрессивных свойств. Построить
безотходное производство не менее разорительно, чем создавать
вооружения. Но до тех пор, пока правят стремление к наживе и
эксплуатация, это никогда не произойдет.
Произойдет экологическая катастрофа. И если она будет
неокончательного порядка, то объединит мир.
- Вы говорили об "империи зла", но ведь, например,
американская цивилизация построена на костях индейцев.
- Проблема индейцев в Америке открыто обсуждается, будучи
изначально кармической и неизгладимой виной этой великой нации.
Американцы никогда не согласятся, что теперь они последняя
империя, только другого типа.
Я люблю эту страну, но они же тинейджеры по отношению к
Европе. Они сделали великую вещь: построили цивилизацию
двоечников из кубиков. Они были свободные, заряженные, но это
стоило жизни коренной культуре.
- Получается, что все-таки "Империя зла" - это они.
- Империя - это историческое состояние. А зло и добро... Я
видел такой замечательный пример во Владивостоке. Там ездят на
японских машинах с правым рулем. Улицы вкривь и вкось. Машины с
правым рулем едут как попало. Но я не видел ни одной аварии. Вот
и модель.
Однако модель моделью, а в России есть такая беда: корысть
власть имущего оказалась слишком развязанной. Раньше многое
строилось на том, что все боялись. В том числе и власть.
- К вопросу о том, что разрешено все, что не запрещено: эта
установка привела к очень неприятным процессам в политике,
социальной сфере, да и в искусстве. И у нас в журналистике можно
лгать, хамить, и ничего за это не будет. Исчезла ответственность.
Что тут можно сделать, кроме призывов к самоосознанию?
- Ничего. Просто пережить. Ведь три поколения угрохали! Надо
хоть раз дать самой жизни надиктовать правила игры и принять их
как законы. А не пробовать заставить жизнь исполнять законы. Вот
жизнь законы и не исполняет...
- Вы - русский, но половину времени проводите за границей. Вы
считаете себя гражданином мира?
- Я вообще не считаю себя гражданином. Я русский, живущий
всюду. Когда я слышу про литовское или русское небо, то думаю,
что так можно говорить с точки зрения акварелиста, но все равно
это будет север или юг, запад или восток, но никак не
национальная идея. А вот язык - это другое дело.
- А в бывших республиках СССР стремительно забывают русский
язык, хотят говорить на английском, но не очень получается.
- Это естественные последствия. Я писал в Германии последний
роман, когда отпала Украина. Была острая боль под сердцем. Если
Украина отпала, значит, капут. Я находился в совершенно
отрешенном состоянии в мире собственного романа, который, кстати,
был о падении империи. Так что все сходилось. И недавно я нашел
свою давнюю запись в дневнике, предсказывавшую, что произойдет.
Прежде всего возникнут языковые проблемы. Испорченность
украинского языка не скоро будет восстановлена, русский забудут,
а английскому не научатся.
Процессы идут медленно. Посмотрите, что происходит в
Югославии. Может быть, с точки зрения профессионала, я выскажу
вульгарную мысль, но мне ясно, что продолжается падение
Австро-Венгрии. Империя долго молотит агонизирующим хвостом.
Недавно я прочитал такую простую фразу. Все нации смеются друг
над другом и прекрасно друг с другом уживаются. Что-то у нас под
черепушкой, никем не описанное, устроено по-разному, главным
образом с помощью языка, и это никому не объяснишь.
Русский язык, как губка, очень хорошо в себя впитывал. Все
великие люди в русском языке чувствуют общее. Ломоносов научил
русский язык латыни, Пушкин - французскому, Бродский и Набоков -
английскому. Это не засорение словаря, а обогащение. Первой
наукой в светлом будущем должна стать лингвистика. Она поможет
людям понимать друг друга не с помощью информации, не с помощью
объяснений. Просто изучите три-четыре языка.
Как-то я был в одной из стран, где перемешались английская,
испанская и местная маленькая речь. На островах этой страны
образовались шесть языков-волапюков. И каждый волапюк старается
доказать, что он является литературным языком. И я вдруг понял:
все просто. Там не было Пушкина, там не было Шекспира. Вот когда
они появятся, и волапюк станет великим языком.
Однажды я обнаружил, что очень большие способности к языкам у
абхазцев. У них такой праязык, что сохранилась невероятная
способность к усвоению языков. И когда у них начался конфликт,
связанный с угрозой исчезновения, я придумал утопию:
основоположите лингвистическую школу, все деньги маленькой нации
вкачайте в лингвистику, и вы станете первыми в мире.
- Кажется, вы все-таки нашли универсальный способ решения
межнациональных и общечеловеческих проблем.
- Учите языки!




04-11-1999, Труд