Безрукова за муки полюбили

ВЕДУЩИЙ АРТИСТ "ТАБАКЕРКИ"
БЛИСТАЕТ НА СЦЕНЕ МХАТ.
Сергей Безруков в новом спектакле МХАТ "Священный огонь"
подтвердил свое амплуа лирического героя, сыграв роль
парализованного летчика, навсегда прикованного к инвалидной
коляске. В этом ему помогла приглашенный режиссер Светлана
Врагова, пытавшаяся репетировать с артистами по системе
Станиславского.
Эту премьеру все ждали с нетерпением, о ней много говорили,
спорили: сумеет главный режиссер театра "Модернъ" довести работу
до конца в чеховском МХАТ или, устав от бесконечного
перетягивания каната с не желающими подчиняться ей артистами,
уйдет. Благодаря своему бойцовскому характеру Врагова преодолела
сопротивление артистов и буквально накануне премьеры показала
спектакль художественному руководителю театра Олегу Табакову,
получив от него "добро".
Светлана Врагова не зря выбрала пьесу Сомерсета Моэма,
написанную в 1929 году и сравнительно недавно переведенную
Виталием Вульфом. В искусно закрученном английском детективе, где
вся семья подозревается в отравлении никому не причинившего зла
героя, она увидела то, что всегда ее интересовало: скрытый
драматизм характеров и человеческих отношений, таящих в себе
массу загадок и психологических подтекстов.
Начинается спектакль просто и без затей. По заведенному в
богатом доме ритуалу здесь каждое утро пьют кофе, потом подают
ланч, поздно обедают, а по вечерам слушают пластинки и ведут
приятные беседы за рюмочкой конька у горящего камина. Внешне все
выглядит пристойно и даже чинно, но в атмосфере уюта и
благополучия витает плохо скрываемая тревога, ожидание чего-то
страшного, как это бывает в семьях, где мучается смертельно
больной человек. Парализованный Морис (Сергей Безруков) понимает,
что он является главным виновником гнетущего беспокойства,
поэтому старается снять напряжение, ограждая близких от своих
нравственных и физических страданий.
Поразительно, но у человека, стоящего на пороге смерти,
хватает сил доставлять радость тем, у кого вся жизнь впереди.
Желая видеть свою жену свободной и хотя бы чуточку счастливой,
Морис не позволяет ей замыкаться вместе с ним в четырех стенах.
Когда же Стелла (Екатерина Семенова) в шикарном вечернем платье
приезжает из оперы, он устраивает настоящий праздник, просит ее
станцевать в этом наряде с его братом, а потом, усадив к себе на
колени, катается вместе с ней на инвалидной коляске под звуки
танго...
Светлана Врагова такими тонкими красками живописует любовную
сцену, что, кажется, герои светятся изнутри, а переполняющее их
чувство буквально поднимает над землей, и они оказываются выше
злого рока. В этой трогательной и одновременно трагической сцене
вы не заметите ни капли сусальности. Сергей Безруков и Екатерина
Семенова вместе с режиссером создают на подмостках удивительный
мир гармонии и любви, способный вызвать у зрителей слезы.
Режиссер в этом спектакле возвращает публике не только забытое
русской сценой целомудрие, но и лирического героя, потесненного в
последнее время роботообразными персонажами с квадратными
челюстями, перемалывающими все, что встречается на их пути.
Кто-то сказал: "Без общества целомудрия нет общества милосердия".
Поэтому, если мы хотим, чтобы в нашем обществе присутствовало и
первое, и второе, то об этом не грех бы задуматься художникам,
собирая в жизни по крупицам и перенося на сцену то лучшее, что
сохранилось в сердцах людей.
Вот на этой патетической ноте можно было и закончить рассказ о
спектакле, о появлении романтического героя в исполнении Сергея
Безрукова, поскольку во втором акте его уже нет. Морис по
непонятной причине скоропостижно умирает, и майор Ликонда, давний
друг семьи, берет в свои руки расследование происшедшего
несчастья. К великому сожалению, актерских и иных открытий здесь
не происходит. Виноват в этом режиссер или исполнители,
понадеявшиеся, что они смогут не хуже англичан сыграть леди и
джентльменов, оказавшихся в числе подозреваемых в убийстве,
трудно сказать... Только интеллигентности и такта актерам явно не
хватило. Создалось такое впечатление, что их герои наконец-то
избавились от моральной ответственности перед Морисом и теперь
могут жить припеваючи, иногда вспоминая его светлый облик. Это
во-первых. Ну а во-вторых - среди оставшихся на сцене явно
чувствовался дефицит лидера. Тихая сиделка Уэйленд (Евгения
Добровольская), напоминающая дрожащую "серую мышку" и посмевшая
заявить, что в смерти обожаемого ею Мориса виноват кто-то из
родственников, увы, "не тянула" на прокурора. Другой возможный
лидер Дмитрий Брусникин настолько схематично подошел к роли
внештатного сыщика, что, как ни пробовала Врагова намекнуть на
давний роман майора с миссис Тэбрет, желая придать образу некий
психологический объем, его герой все равно остался одномерным -
сухарем. Статуарная Ольга Барнет пыталась изо всех сил изображать
горе несчастной матери, но почему-то при этом отдавала
распоряжения слугам так спокойно, будто за стеной не лежало
окоченевшее тело ее любимого сына, которому она помогла выпить
сильную дозу снотворного. Но, может, так "принято" вести себя
великосветским дамам, и я чего-то недопонимаю?
Не сомневаюсь: у артистов МХАТ есть свои представления об
английских характерах Сомерсета Моэма, только почему-то во втором
акте они не наполнили свои роли живыми чувствами, как это сделал
в первом акте Сергей Безруков. Жаль, конечно, что в итоге не
получилось сильного актерского ансамбля, пьеса-то с богатыми
возможностями, и режиссерский замысел у Враговой был
замечательный, но, видно, одно дело объявлять себя наследниками
Станиславского - и совсем другое ими быть.
Любовь Лебедина.




05-02-2002, Труд