Оскар фельцман: меня обвиняли в формализме а там и до шпионажа рукой подать

СЕРГЕЙ БИРЮКОВ.
Музыкальную карьеру ему предсказали еще в 10 лет. И сделал это
не кто иной, как Шостакович, прослушавший мальчика по просьбе его
отца. Правда, Дмитрий Дмитриевич не мог предположить, в каком
направлении разовьется талант юного коллеги. Как- то, услышав в
Большом зале Консерватории его Скрипичный концерт в исполнении
тогдашнего светила - Буси Гольдштейна и Госоркестра под
управлением Натана Рахлина, он сказал: это будут играть очень
многие...
И - ошибся: "это" больше не сыграл никто.
Зато неисчислимое количество раз суждено было прозвучать
другим сочинениям мастера - песням "Венок Дуная", "Мир дому
твоему", "Огромное небо"...
На днях у Государственного Центрального концертного зала
"Россия" состоялась закладка памятного знака-звезды в честь
Оскара Фельцмана. На сцену зала в тот вечер поднялись Иосиф
Кобзон, Валентина Толкунова, Эдита Пьеха, Юлиан, в прежнем блеске
предстали группы "Песняры" и "Цветы". Все пели песни Фельцмана -
даже космонавт Алексей Леонов.
А когда спала концертная горячка, я зашел к прославленному
композитору в гости. Мы сидели по московской традиции на кухне за
чашечкой чая, и воспоминания уносили хозяина в его далекую
юность...
- О что такое Одесса 20-30-х годов! Город был буквально
пропитан музыкой, она звучала повсюду - оркестры играли в садах,
парках, на улицах... Концертная жизнь не прекращалась даже в
страшные дни голода 30-х... Звучала музыка и у нас дома - папа,
врач по специальности, прекрасно играл на рояле. Мамин вклад в
мое музыкальное воспитание не меньше, поскольку именно она водила
меня за руку на уроки...
Петр Соломонович Столярский был знаменитым скрипичным
педагогом, из его школы вышли Давид Ойстрах, Буся Гольдштейн...
Он очень интересно общался с учениками. Например, говорил:
"Сыграй мне, как вкусный борщ", - что, очевидно, означало:
сыграй сочно, чтобы и сам испытал удовольствие, и слушать
хотелось... У Столярского обучали не только игре на скрипке. Я,
например, стал заниматься как пианист у профессора Берты
Михайловны Рейнбольт - а еще у нее учились Эмиль Гилельс, Татьяна
Гольдфарб...
Представляете, что за атмосфера, в которой я рос?
Окончив школу с золотой медалью и поступив в Московскую
консерваторию, я стал сталинским стипендиатом. Между прочим,
Сталинская стипендия - это 500 рублей ежемесячно. Для сравнения -
ботинки в Столешниковом тогда стоили 60...
- Итак, вы получили крепкий заряд музыкального академизма. Что
же побудило заняться песней?
- Меня всегда тянуло к музыке мелодической, идущей от сердца к
сердцу. К сожалению, наша, как вы выразились, академическая
система музыкального воспитания не очень приспособлена для людей,
испытывающих склонность к популярным жанрам. Я бесконечно уважал
своего профессора по композиции Виссариона Яковлевича Шебалина,
но у нас с ним случались и достаточно острые столкновения. "Лавры
Дунаевского не дают покоя? - попрекал он меня моими песенными
увлечениями. - Вторым Хренниковым не терпится стать?" Некоторой
паузой в этих сложных отношениях стали военные годы. Я оказался в
эвакуации в Новосибирске, где в то время находились оркестр
Мравинского, Александринский театр, Утесов со своим джазом. Я
много писал музыки, и меня даже сделали ответственным секретарем
Союза композиторов.
Но в консерваторию в 1945-м решил не возвращаться, потому что
отношение к людям, пишущим песни, здесь за это время не
изменилось. Более того, оно не изменилось и по сей день. А жаль -
насколько содержательнее, профессиональнее была бы эстрадная
музыка, если бы наши вузы не отворачивались от нее с презрением!
Организовать что-то вроде высшего колледжа популярной музыки,
безусловно, необходимо. У нас ведь есть мастера, чей опыт
бесценен, - например, Пахмутова, она могла бы передавать его
своим ученикам.
- Не отразилось ли пагубно на вас то, что вы были учеником
Шебалина, когда под знаменитое постановление, направленное против
Прокофьева, Шостаковича, Хачатуряна, попал и он?
- Наоборот! Тогда как раз пошла моя первая оперетта "Воздушный
замок", и меня ставили в пример "формалистам": вот, дескать,
молодой композитор, а пишет понятную, мелодичную музыку...
Но это не значит, что меня вообще никогда не ругали. Ругали, и
еще как! Впервые это случилось еще в 30-х годах. Тогда в Одессу
приезжал поправить здоровье Шостакович - тоже, между прочим,
после очередного разноса, когда партийная критика разгромила его
оперу "Леди Макбет Мценского уезда". Мы с ним общались - и,
кстати, на всю жизнь после того остались в очень добрых
отношениях.
Но, видимо, это общение наложило отпечаток и на мое
творчество.
Потому что, когда вскоре вместе с группой учеников школы
Столярского я отправился в Киев на концерт, разразился скандал: в
газете появилась рецензия, где меня (мальчишку!) обвинили в...
формализме.
Но это еще цветочки. Вот как меня ругали за "Ландыши"! Ведь 23
года ругали. Я уже умолял: не надо, я все понял, осознал - нет,
продолжали ругать. Причем поразительно - песню-то все равно пели.
Как-то состоялся автопробег из Москвы в Ленинград - Хренников,
Шостакович, Туликов, Аркадий Островский и я на своих машинах.
Приезжаем в первый же крупный город - и мне говорят: будете
выступать, петь "Ландыши". Я пытаюсь возразить: ведь нельзя, это
же пошлость... Ничего, говорят, первый секретарь обкома велел...
И так все концерты на пути от Москвы до Ленинграда я заканчивал
своими "Ландышами". Ну, думаю, все, кончат ругать. Но нет, как
только вернулись в Москву - ругань возобновилась с прежней силой.
- Отчего же вы впали в такую немилость?
- Мне потом рассказали, что вроде бы в ЦК готовили какой-то
очередной разносный документ, и им потребовались примеры пошлости
в искусстве. Пришла разнарядка в Союз композиторов - дать пример
пошлости. Объявили об этом на собрании. Никто примеров не
называет. Попросили еще - опять молчание. Ведущий уже махнул
рукой - дескать, переходим к следующему вопросу, как тут встает
один композитор и говорит: у меня есть пример - "Ландыши"
Фельцмана... Ну что ж, "Ландыши" так "Ландыши".
Записали это в решении - и с тех пор на мне стояло клеймо.
Однажды в срочном порядке вызвали меня, беспартийного, на
партийную конференцию в Зал Чайковского и попросили представить
отчет о проделанной творческой работе. Я исполнил свою новую
песню "Комсомольцы двадцатого года" на стихи Владимира Войновича,
весь зал встал, бывшие комсомольцы вышли на сцену...
После этого случая меня частично реабилитировали, в высокий
документ вставлять не стали. Но за "Ландыши" ругать все равно
продолжали.
- А песня-то оказалась крепким орешком - и сегодня, спустя
почти 40 лет после своего появления, она вместе с другими песнями
того периода (например, "Московскими окнами" Хренникова)
переживает новый пик популярности. Вон даже группа "Мегаполис" ее
запела - правда, почему-то переименовав в "Карл-Маркс-штадт" и
частично заменив текст на немецкий. Кстати, как вы отнеслись к
этой переделке?
- Нормально отнесся. Они мне позвонили, рассказали о своем
намерении, я дал разрешение. Чехи уже давно ее поют, она у них
называется "Конвалинки".
- Откуда у людей эта тяга к старой эстраде?
- Публике нужна прежде всего красивая мелодия. Надеюсь, лет
через пять наш эфир будет заполнен мелодической музыкой. А
пока... Ведь очень мало настоящих шлягеров. А сколько их написано
моими старшими товарищами - Дунаевским, Блантером, Соловьевым-
Седым! Это же по талантливости музыка на уровне Шуберта, Шумана.
- Выходит, современному искусству не хватает мелодических
идей. Может, это оттого, что нот всего семь?
- Да нет, вот вам "Мужчина и женщина" Франсиса Лея - вообще
три-четыре ноты, а сколько в них поэзии, романтики, нежности. И
без всякого крика, все на скромном, тихом звуке... Не в
количестве нот дело. Мне кажется, современные авторы недостаточно
требовательны к себе, и вся система шоу-бизнеса, во всяком случае
отечественного, их к этому толкает. Где тут сидеть за письменным
столом, шлифовать интонацию, когда продюсер требует - давай
скорее, под фейерверк да под децибелы аппаратуры сойдет и так...
Вот мы ругаем прошлое - худсоветы, давление на творческую
личность и т.п. Действительно, глупостей делалось много: боролись
с проникновением то цыганских интонаций, то еврейских (их из
стыдливости называли "южнорусскими"). Но знаете, в то же время в
нас воспитывалась высокая ответственность за каждую написанную
ноту. Так появлялись шедевры, подобные "Заветному камню"
Мокроусова. А что теперь?
- Итак, вы грустите по временам худсоветов?
- Нет, не грущу. Но кое о чем, конечно, вспоминаю с
ностальгическим чувством. Мог, например, позвонить на радио и
сообщить, что написал новую песню. Иногда даже напевал ее в
трубку. В ответ лишь следовало: готова ли партитура и когда мне
удобно, чтобы была запись... Сегодня все упирается в деньги: а
кто заплатит за студию, за оркестр, за эфир...
Впрочем, наше время не только отняло, но и раскрыло некоторые
новые возможности. Например, в последние годы у меня сложились
очень теплые отношения с жителями Ноябрьска - есть такой город
нефтяников на Тюменском Севере. Мэра Александра Григорьевича
Бусалова я могу причислить к своим друзьям. Это удивительный
человек, крепко стоящий на земле, притом живо интересующийся
искусством. Там сейчас на базе балетной студии открывается
хореографическое училище. Они уже поставили "Жизель", только что
показали мой новый балет-сказку "Булочка" на либретто Анатолия
Суреновича Агамирова. Я, между прочим, впервые обращаюсь к этому
жанру - как видите, расширяю диапазон творчества.
- Жить в нашей стране интересно, но не очень-то легко - у вас
никогда не было мыслей покинуть ее? Тем более ваш сын живет в
Америке и наверняка зовет к себе.
- Да, Володя там уже около 10 лет, он и здесь успел
прославиться как пианист, а в Штатах сейчас вообще один из
ведущих музыкантов страны, пожизненный профессор Нью-Йоркского
университета.
Конечно, я езжу к нему в гости, меня чудесно принимают. Как-то
мэр Нью-Йорка пригласил на прием, я сел за рояль, запел свои
песни - и ползала стало подпевать! Рядом сидела жена скрипача
Исаака Стерна - она не поверила, что это импровизация, спросила,
долго ли я с ними репетировал... Конечно, я там нашел бы себе
применение: мог бы, например, преподавать. Но я не желаю покидать
свою Родину.
- Вы 54 года в песне, более полувека на сцене. Наверное, могли
бы припомнить немало курьезных ситуаций, в которые приходилось
при этом попадать.
- О, сколько угодно. Помню свой первый творческий вечер в 1945
году. Тогда от волнения я вообще не мог ничего сказать, только
объявил: Оскар Фельцман, песня такая-то... Ничего, со временем
освоился. Как-то мы с певцом Николаем Рубаном должны были
выступать в одном учреждении. Коля исполнял отрывки из моих
оперетт. Вот он кончил речевую часть, кивает мне головой - можно
начинать играть. Я прикасаюсь к клавишам - а рояль не издает ни
звука! Он опять кивает, я говорю: Коля, рояль не играет... Тут из
зала кто-то подает реплику: вчера играл, а сегодня у вас не хочет
играть?..
В общем, положение незавидное: времена были суровые, могли и
во вредительстве обвинить. К счастью, обошлось - узнали, что этот
рояль перед концертом грохнули, когда несли с этажа на этаж. Но
объяснительную мне пришлось писать...
- Конечно, самой природой вам назначено быть музыкантом.
Но, наверное, есть у вас и какие-то "запасные" таланты,
которые, возможно, вылились в хобби?
- С детства испытываю страсть к ботанике. Видите, у меня дома
довольно много живой зелени. А на даче мы с женой с удовольствием
разводим цветы.
В последнее время появилось еще одно увлечение - это
литературное сочинительство. Возможно, в этом сказалось влияние
Никиты Владимировича Богословского - это мой самый близкий друг,
мы с ним каждый день перезваниваемся. Ну, тут он гораздо опытнее
меня, у него уже несколько романов вышло, а я только одну книжку
выпустил - "Костюм от Фишмана", это, в общем, придуманные
истории, но в их основе мой реальный жизненный опыт - одесский,
московский... Сейчас пишу вторую книгу - "Не только
воспоминания".
- Коль уж зашла речь о друзьях - поддерживаете отношения с
Ириной Аллегровой? Я помню, когда-то, совсем молодая и мало кому
известная, она пела ваши песни на заседании песенной секции
Московского союза композиторов...
- Конечно, Ирочка меня не забывает. Она ведь начинала в моем
ансамбле "Огни Москвы", и я уже тогда понял, что у нее большое
будущее. Она и сейчас иногда меня поет - недавно, например,
записала "На тебе сошелся клином белый свет" для "Старых песен о
главном". Между прочим, ее отец был известным в свое время
опереточным комиком. Аллегров-старший много лет тому назад играл
роль Суворова в моей оперетте "Суворочка". Вот какие бывают
интересные сплетения человеческих судеб...




05-03-1999, Труд