Бабушки-разбойницы репортаж из сельского дома-интерната, где нашли приют бывшие убийцы, воровки и мошенницы, ставшие теперь просто старыми и больными женщинами

В конце прошлого года местный житель-инвалид зарезал свою
сожительницу, шестидесятилетнюю пансионерку кувинского
дома-интерната Римму Зиновьевну Михальцову. Столь неестественная
для пожилой женщины кончина у ее подруг по интернату не вызвала,
однако, сочувствия. Покойная обвинялась в краже денег у
приятеля-селянина.
- Получила по заслугам, не нарушай первое правило вора - не
кради там, где живешь, - прокомментировала трагическую гибель
соседки одна из пенсионерок.
Подобное трагическое завершение жизненного пути является
своего рода естественным профессиональным риском для многих
обитательниц спецотделения здешнего психоневрологического
интерната, наподобие полета в бездну для альпиниста или опасности
быть разорванным на куски для неудачливого сапера. Здесь, в 45
километрах от Кудымкара, в сельце Кува, что в переводе с
коми-пермяцкого означает "мертвая вода", нашли приют бывшие
убийцы, воровки и мошенницы, ставшие теперь просто старыми и
больными женщинами, которым негде приклонить голову и не на что
жить. Сегодня два жилых корпуса на окраине села являются
пристанищем для семи десятков бабушек - бывших заключенных
исправительных учреждений Прикамья.
Здание общежития, где когда-то был кожевенный заводик,
разогнанный в начале тридцатых годов, изрядно поношено. В
вестибюле жилого корпуса, поближе к свежему воздуху под
бдительным присмотром сержанта Андрея Меркушева (в общежитии свой
милицейский пост), расположилась компания бабушек-картежниц.
Сегодня Меркушев, можно сказать, отдыхает. Традиционная
трехсуточная "страда", открывающаяся для здешних стражей порядка
днем выдачи отставным уголовницам пенсии, завершена.
Обеспечиваемые мирно пьют крепкий чаек, вяжут носочки. Совсем не
пьют в интернате лишь две пансионерки, Надежда К., носившаяся по
интернату с ножом, слава Богу, в этот раз опять никого не
зарезала и тихо отбывает свои трое суток административного ареста
в Кудымкаре. Служебных обязанностей у сержанта остался сущий
пустяк: составить протоколы на штраф для самых буйных - кому на
тридцать рублей, кому на шестьдесят, а в последнее время все чаще
и на восемьдесят.
Милицейский пост появился в интернате года четыре назад. До
того же в общежитии проходу не было от сельских "кавалеров",
которых почтенный пенсионный возраст здешних красоток нисколько
не смущал. Как, впрочем, не смущает и поныне. Наличием
сорокалетнего ухажера у перешагнувшей шестидесятилетний рубеж
пансионерки в Куве никого не удивишь. По мнению участкового,
местные мужики любят своих отягощенных криминальным прошлым
подруг за то, что у тех есть деньги - пенсия. В безработной и
потому малоденежной Куве способность дамы вознаградить пылкость
чувств кавалера бутылкой самогона ценится выше, чем наличие
соблазнительных форм и юной свежести. В глазах определенной части
аборигенов мужского пола обитательницам интерната придает
дополнительную "сексапильность" и их способность раздобыть денег,
когда пенсия уже израсходована. (Директор интерната Нина
Николаевна Чакилева с горечью демонстрирует внушительный перечень
покрывал и тапочек, халатов и одеял, тайком вынесенных из палат
общежития с тем, чтобы впоследствии всплыть в местных самогонных
синдикатах).
Наконец, местные Джульетты способны покорить сердца своих
избранников и классическим путем - через желудок. В день моего
приезда в ассортименте здешней столовой значились жареный минтай,
салат из свежих огурцов, селедочка с картофельным пюре, мясные
тефтели с гречневой кашей. Не скрою, меню богаделен для людей,
посвятивших свою жизнь разрушению устоев общества, представлялось
мне несколько иным. Разгадка же секрета отражает один из
парадоксов нынешней российской действительности: в интернате
также содержатся психически нездоровые люди, которым полагается
высококачественное питание, автоматически достающееся и бывшим
"зечкам" (не заводить же две кухни и два штата поваров). Ну а
поскольку порции вполне приличных размеров, то местные дамы
охотно делятся со своими кавалерами, редко бывающими вдоволь
сытыми.
Обитательницы дома-интерната своих партнеров любят и ценят.
Как сами признаются: "Всю жизнь по зонам, по коблам. Хоть на
склоне лет узнать, что такое живой мужик".
Проходимся по палатам. Женщина, даже и пережившая неволю,
похоже, не теряет частицы женской сути - везде чисто прибрано.
Обслуживающий персонал эти тетки держат, что называется, в
"ежовых рукавицах". Селянам ставят в вину якобы природную
ущербность, генетически присущую представителям финно-угорской
языковой семьи эмоциональную вялость (помните анекдот о горячих
финских парнях?), и отсутствие внушающего уважение жизненного
опыта. В самом деле, что может знать о жизни человек, не спавший
у параши, не хлебавший баланды, не крученый "кумом" - опером?
Проведя жизнь на "зоне", пансионерки отлично знают, каким
словом какого человека можно уязвить. Когда слова не достигают
цели, то в ход могут пойти и плевки. Местные вогулы все это
воспринимают, хлопают белесыми ресницами и из природной
уступчивости не противоречат. Однако про себя почитают своих
подопечных за дармоедок. Администрация сетует: дрова
складировать, мусор подгрести, окна помыть - на все эти работы
пансионерок не уговоришь. Они согласны выполнять их только за
деньги. Если же найдется добровольная помощница, то большинство
включается в травлю "предательницы": "Что ты на них работаешь?"
По мнению директора Н.Н.Чакилевой, обеспечиваемые с уголовным
прошлым приезжают в интернат с одной мыслью: "Мы свое отработали
(в основном - принудительно. - Прим. авт.), теперь должны
отдыхать".
Не идеальны отношения и между самими пансионерками.
Александра Захаровна К., 69 лет:
- В лагере лучше народ. В карцерах и штрафных изоляторах на
что уж люди подбираются: озлобленные, нервные, и то я такой
ругани и ссор не слышала.
Галина Михайловна Ч., 63 года:
- Пока трезвые - люди нормальные. Напьются - начинают
цепляться друг к другу. От сплетен устаешь.
В год 3-5 женщин просят о переводе в обычные дома престарелых.
Однако задержаться там удается единицам. Сказываются обретенные
за годы сидения нравы и привычки.
Но могло ли быть иначе? Ведь как оказались
"бабушки-разбойницы" в интернате? Вот типичные истории.
Галину Михайловну Ч. мать ребенком отдала в детдом. Позднее
разыскала ее на "зоне", попросила денег, обещая навестить дочь в
заключении. Галина Михайловна не без труда выполнила эту просьбу
(стоит ли говорить, насколько ограничены материальные возможности
человека, пребывающего в местах лишения свободы). Получив деньги,
мама о своем намерении тут же позабыла. Галина Михайловна
неоднократно привлекалась за кражи. Но странной она была
воровкой: "заработанные" деньги большей частью тратила на подарки
знакомым, подругам по предыдущим отсидкам. Как знать, не явились
ли эти кражи попыткой купить толику человеческого внимания,
ласки, которых она была лишена с детства.
...Когда Фаина Михайловна С. вышла из тюрьмы в первый раз, то
получила строгое предупреждение сестры: еще раз сядешь - не будет
тебе ни посылок, ни свиданий, что и произошло во время ее второго
срока. Бывший муж тут же забрал дочь в семью свекрови и запретил
им видеться.
Всех этих пожилых и больных женщин (по словам начальника
медсанчасти интерната Николая Истомина, особенно бабушки страдают
от легочно-сердечных заболеваний, подводят их и нервы) не
навещают дети. Сами они о себе напоминать стесняются: "Не хочу,
чтоб дети знали, какая их мать пьяница и воровка". Конечно,
верно, что каждый человек сам определяет свою судьбу, но нельзя
не отметить легкость и быстроту, с которой родственники и
общество расставались с непутевыми членами семей и социума (почти
каждой после "зоны" с трудом удавалось найти работу). Даже на
деревенском кладбище у интернатских покойниц своя особая "зона".
Вместо крестов - столбики с дощечкой, где начертано имя.
На могилу Риммы Зиновьевны Михальцовой я положил букет цветов.
Возможно, первый и последний букет в ее судьбе. Земля тебе пухом,
женщина, впервые ушедшая на "зону" в год моего рождения, с тех
пор восемь раз судимая и навеки уснувшая здесь, в "мертвой воде".
Спи спокойно, а вот "вечной памяти" уже не будет - бугорки быстро
зарастают травой, дождь смывает неглубоко прорезанные надписи
имен, и дети никогда не придут к могилам своих беспутных матерей.
Павел ТУДВАСЕВ.




04-04-2001, Труд