Александр титель: что за опера без милых солисток? творчество главного режиссера академического театра демократично, свободно от академизма

Недавняя постановка "Летучей мыши" Иоганна Штрауса в
Академическом музыкальном театре имени Станиславского и
Немировича- Данченко имела еще и тот смысл, что этим веселым,
волшебным представлением труппа отметила 10-летие работы в театре
главным режиссером Александра Тителя. А сегодня постановщик
знакомит со своим новым спектаклем - оперой Прокофьева "Игрок" -
зрителей Большого. Востребован Александр Борисович и за границей:
в мире сейчас настоящий бум оперы и всплеск интереса к русскому
музыкальному театру.
- Оперу часто называют элитарным искусством, - начал беседу
режиссер. - Отчасти это так, но по своей природе этот жанр
демократичен.
И наш театр демократичен. И публика у нас, что естественно для
такого большого зала, очень разная. Кто-то хочет насладиться
любимыми мелодиями, другого привлекает участие известного
солиста. Но в основном в оперный театр приходят, равно как и в
любой другой, за зрелищем как синтетическим целым. Так было во
все времена: ведь и средневековых бродячих артистов, и артистов
театра Шекспира желали видеть и простолюдины, и знать, находя в
спектаклях каждый свое. Именно тогда, когда в зале разные зрители
и каждый по-своему реагирует на твою работу, можно по-настоящему
понять значение того, что ты сделал.
- Ваш музыкальный театр часто называют "вторым" в Москве, имея
в виду под "первым" Большой. Не обидно?
- Так сложилось. Но "второй" - не значит "второго сорта".
Подобные "вторые" театры есть в большинстве столиц мира, причем
многие из них созданы именно по образцу нашего театра. Его
история и творческий опыт известны во многих странах. Один из
наших "младших братьев" - берлинская "Комише опер" - "второй" по
отношению к Берлинской государственной опере, а после объединения
Германии - и к "Дойчеопер" в бывшем Западном Берлине.
Над театрами вроде нашего титул "академический" не довлеет в
такой степени, как над "большими" театрами. Мы стремимся чаще
ставить оперы новые или редко исполняющиеся. А если беремся за
популярные произведения, то "имеем право" на большую свободу
сценического воплощения. Конечно, для нас свобода не означает
переиначивания всего и вся. Мы просто стремимся наглядно
подчеркнуть, что опера принадлежит не только музыкальной истории,
но и современной жизни.
- И таким образом продолжаете традиции основателей театра и их
последователей, в первую очередь Льва Михайлова, с творчеством
которого связаны, быть может, самые яркие страницы истории Театра
Станиславского и Немировича-Данченко. Вы ведь ученик Михайлова.
Вот и единственный портрет в вашем кабинете - Льва Дмитриевича...
- Я с благодарностью вспоминаю своего учителя. В этот театр я
приходил еще в бытность его студентом, потом он звал нас
смотреть, как работает над новыми спектаклями. И этот маленький
кабинет - Михайловский. Мне предлагали больший, но я попросился в
этот.
- Вас тут непросто застать: легче - в мастерских, на сцене,
репетиционных залах...
Десять лет назад вы возглавили театр, зал которого помнил
сумасшедшие аншлаги на гастролях Свердловского оперного - той
труппой вы некогда тоже руководили. Тем не менее начало в Москве
не было для вас простым: уход дирижера Евгения Колобова и части
артистов оперы и оркестра, зияющие пустоты в репертуаре... Вы
ведь долго не выпускали свой первый спектакль.
- Почти два года я как режиссер, наступив на горло собственной
песне, восстанавливал репертуар, репетировал старые спектакли.
Моя первая здесь постановка - "Руслан и Людмила" Глинки вышла
лишь в 1993 году. Кстати, вот характерный пример: "Руслан" - наша
классика, а ведь ставится крайне редко... И с первого дня я
вынужден был заниматься формированием труппы. Это было, возможно,
самое важное. Приходил на занятия вокалистов в Консерваторию,
ГИТИС. Тогда в наш театр не слишком охотно шли молодые певцы. Это
потом, через несколько лет, на отборочные прослушивания стали
приходить по 70 человек.
А многие наши ведущие солисты - Ольга Гурякова, Хибла
Герзмава, Ахмет Агади и другие - пришли в театр еще студентами...
- И стали настоящими мастерами.
- Мы очень серьезно работаем с артистами. Конечно, никто не
выпустит неподготовленного певца на сцену, но и долго держать
молодых солистов без больших партий неправильно.
- Сегодня у вас есть артисты, которых очень хотели бы
заполучить другие театры, в том числе зарубежные.
- У нас в коллективе - человек 15 солистов, востребованных за
границей. Это не мало. Не пускать их в другие театры мы не можем,
да и нет в этом смысла. Дело руководства - находить разумные
решения, которые позволили бы артисту, не расставаясь надолго с
родным театром, поработать за границей - ради и материального, и
творческого интереса. А наша дирекция во главе с Владимиром
Уриным сумела разработать такую систему оплаты, которая
максимально поощряет солистов, много работающих в нашем театре.
Конечно, это все равно меньше, чем они получают по контракту за
границей, но зато здесь они - хозяева, здесь на них поставлены
спектакли. Для актера это высшая радость.
- Когда бросают труппу - обидно?
- Конечно... Ведь мы растим их, они становятся артистами
здесь, в этом театре, на этой сцене... Я знаю, что для многих
театр действительно становится вторым домом.
- А когда вас приглашают на постановки в другие театры, вы
всегда соглашаетесь?
- С тех пор как стал главным режиссером, я отказался от многих
приглашений. Знаю, что должен быть у себя в театре, жить его
жизнью изо дня в день.
- Наверное, поэтому вам удалось за десять лет создать оперную
труппу с "лица необщим выраженьем". У вас как нигде много молодых
солистов, помимо всего внешне эффектных солисток.
- Зрители должны получать в опере удовольствие не только от
пения, но и от внешнего вида артистов. Плохо, когда внешность
противоречит образу. Разве в "Богеме" или "Кармен", или в других
наших спектаклях внешность солисток не "играет"? И потом, красота
наших женщин заставляет и мужчин следить за собой, в чем они сами
признаются.
- А вообще - каковы критерии отбора артистов в ваш театр?
- Вокальные и актерские данные, конечно, приоритетны, но нам
важно, чтоб актер мог быть интересен зрителю и как личность. Не
люблю, когда артист не мыслит самостоятельно, а в его работе
видно только слепое выполнение режиссерских указаний. Всегда в
репетициях наступает момент, когда я просто требую от артистов
"выйти из окопов" - не ждать инструкций, а играть то, что созрело
в их душах. Механическое исполнение на сцене того, что придумано
режиссером, так же нелепо, как взгляд солиста, весь спектакль
прикованный к дирижерской палочке.
- Творческий союз с дирижером для вас важен?
- Очень. Я с огромным уважением отношусь к Вольфу Горелику, с
которым мы сделали "Эрнани", "Богему", "Кармен","Летучую мышь"...
Ведь часто в театрах, где политику определяет только режиссер,
музыкальная сторона спектаклей оказывается вторичной. Но в опере
этого не должно быть просто по определению - таков жанр. И
Горелик, и наш первый концертмейстер Добыш, и дирижер Карапетян
прикладывают огромные усилия, чтоб оркестр звучал достойно. То же
касается и хора. Мы окружены оперными театрами с
высокопрофессиональными хорами и оркестрами - я имею в виду
прежде всего Большой и "Новую оперу", так что просто вынуждены
выдерживать жесткую конкуренцию.
- Как раз в Большом театре вами готовится к показу опера
Сергея Прокофьева "Игрок". Но это одновременно работа, связанная
и с вашим театром...
- Да, первоначально мы договорились с Геннадием Николаевичем
Рождественским поставить первую редакцию "Игрока" у нас в театре.
Но последовало назначение дирижера в Большой театр, и по его
просьбе мы переместили постановку туда же. Кстати, там я уже
ставил спектакль - это была "Ночь перед Рождеством"... На сей раз
главные партии вместе с солистами Большого будут петь и наши
солисты - Гурякова, Манистина, Зимненко, Урусов. Сотрудничество -
это тоже своеобразная форма конкуренции, которая мне, признаюсь,
особенно симпатична.
Ирина Горбунова.




04-06-2001, Труд