Юбилей. наши мнения могут расходиться, но это не повод для войны, - считал тургенев. руслан киреев. к 180-летию с..

ЮБИЛЕЙ.
НАШИ МНЕНИЯ МОГУТ РАСХОДИТЬСЯ, НО ЭТО НЕ ПОВОД ДЛЯ ВОЙНЫ, -
СЧИТАЛ ТУРГЕНЕВ.
РУСЛАН КИРЕЕВ.
К 180-ЛЕТИЮ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ ИВАНА СЕРГЕЕВИЧА.
9 ноября исполняется 180 лет со дня рождения великого
писателя.
Мы, однако, не будет говорить о его романах и повестях. И не
потому, что их художественные достоинства потускнели, а
актуальность поугасла. Отнюдь. Просто по случаю юбилея заглянем в
тот уголок творческого наследия великого писателя, который
традиционно остается в относительной тени. Но сегодня было бы,
думается, небесполезно вспомнить о нем.
Я говорю о письмах Тургенева. Их - огромное множество, без
малого двадцать томов, что в полтора раза превышает все
написанное им в разных литературных жанрах.
Оставим в стороне интимные послания (только Полине Виардо
адресовано около трехсот писем), сосредоточимся на переписке с
литераторами, среди которых были Толстой и Достоевский, Некрасов
и Фет, Герцен и Белинский... А также Флобер, Золя, Жорж Санд,
Мопассан и многие другие. Тургенев был своеобразным связующим
звеном между русской и европейской культурами, и то, что наша
литература получила на Западе такое мощное и быстрое признание, -
во многом заслуга Ивана Сергеевича.
Но это - факт общеизвестный, я же, листая томики тургеневских
писем, обратил внимание на то, что адресаты их были людьми не
просто разными, но подчас - антагонистами по своим убеждениям. И
что с того! "Мы во многих вопросах с разных точек смотрим на вещи
- да и натуры наши различны - но так как мы оба, по мере
возможности, честны и искренни в своих стремлениях, то самая эта
честность сближает нас едва ли не более, чем однообразие
воззрений".
Однообразие воззрений... Чего-чего, а вот уж его у нас
сегодня, слава Богу, нет. Чтобы убедиться в этом, достаточно
включить телевизор или полистать газеты. Нынешняя политическая
ситуация в России с ее разбросом мнений едва ли не по каждому
сколько-нибудь значительному вопросу, с острейшей публичной
полемикой, с активным, а зачастую агрессивным неприятием точки
зрения своих оппонентов - все это на Руси не внове.
Во времена Тургенева идейная борьба была столь же неистовой. С
одной стороны - западники, то есть люди, ориентирующиеся на
европейскую модель общественно-государственного устройства, с
другой - так называемые славянофилы, отстаивающие сугубо
российский путь развития. Это, вообще-то говоря, - наш известный
спор, который разгорелся сейчас с новой силой. Вот разве что
воюют не столько литераторы, сколько политики и экономисты.
Многие из них, впрочем, пописывают книжечки, причем получают за
свой литературный труд гонорары, которые не снились нашим
классикам.
Но вернемся к письмам Тургенева. Они адресованы не только
людям разной идейной ориентации: убежденному западнику Герцену и
ярому славянофилу Ивану Аксакову, либералу Салтыкову-Щедрину и
консерватору ("милейший консерватор" называет его Тургенев)
А.Дружинину, но и тем, с кем Иван Сергеевич, случалось, жестоко и
надолго ссорился: Толстому, Достоевскому, Гончарову... И письма
эти, все без исключения, преисполнены такого благородства, такого
уважения к личности адресата, каковые не встретишь нынче даже в
общении единомышленников. "Коли вы консерватор, не будьте же
нетерпимы", - увещевает он того же Дружинина. И сам, хоть и не
консерватор, а либерал, западник, неукоснительно следует этому
правилу - правилу честных и благородных людей, какие бы взгляды
они ни исповедовали. "Я оскорбляюсь весьма нелегко", - делится он
с Писаревым в ответ на жестокую критику его последнего романа.
Столь жестокую, что Писарев не уверен даже, способен ли
маститый писатель "выслушивать такие мнения без раздражения и
огорчения".
Способен, еще как способен! А ведь в нелицеприятном послании
Писарева речь идет не столько о художественных достоинствах
произведения, сколько о заветных убеждениях автора.
"Наши мнения могут во многом расходиться", - спокойно
констатирует создатель "Отцов и детей", но это уже в другом
письме, адресованном им его полному тезке Ивану Сергеевичу
Аксакову. Для Тургенева этот факт - что мнения могут расходиться,
- не только не повод для вражды, но, напротив, обстоятельство,
стимулирующее общение, вызывающее дополнительный интерес к
человеку, который смотрит на вещи иначе, нежели он сам. Этот
отличный от его собственного взгляд на важнейшие вопросы
жизнеустройства его ничуть не раздражает. Больше того. Когда
власти накладывают запрет на выход аксаковской газеты, Тургенев
высказывает по этому поводу горячее сожаление. И это не
беспринципность, отнюдь. Говоря об одном своем давнем и
последовательном оппоненте, Тургенев замечает: "Мы сходимся с ним
в воззрениях на наш народ - но выводы у нас различные".
Воззрения автора "Записок охотника" на свой народ широко
известны. Как раз он, народ, и есть тот фундамент, на котором
зиждутся все идеологические построения как самого Тургенева, так
и тех, кто противостоял ему. У нас же этот фундамент, изрядно
подразрушенный, - сам по себе, а политические и экономические
дискуссии - сами по себе, повисли в воздухе. Не оттого ли такая
нетерпимость к другому мнению, такая беспардонность суждений, а
то и откровенное хамство? Мы с гордостью говорим об обретенной
наконец свободе, но меня, признаюсь, эта пресловутая свобода
подчас пугает. Я бы сравнил ее со свободой владения оружием - при
отсутствии всяческих сдерживающих начал. Точно ребенку либо
невменяемому человеку сунули пистолет, и он палит из него куда
попало.
Я не идеализирую ни XIX век, ни нашего сегодняшнего юбиляра.
Он тоже был человеком горячим - горячим настолько, что подчас
дело могло дойти до пистолетов, уже не в переносном, а в самом
что ни на есть прямом смысле слова. Так, одна из ссор со Львом
Толстым едва не закончилась дуэлью.
"Происшедшее сегодня поутру, - писал Иван Сергеевич Льву
Николаевичу, - доказало ясно, что всякие попытки сближения между
такими противоположными натурами, каковы Ваша и моя, - не могут
привести ни к чему хорошему". Но это не помешало умирающему
Тургеневу, из последних сил сжимая карандаш, написать в Ясную
Поляну: "Милый и дорогой Лев Николаевич! Долго Вам не писал, ибо
был и есмь, говоря прямо, на смертном одре. Выздороветь я не
могу, и думать об этом нечего. Пишу же Вам, собственно, чтобы
сказать Вам, как я был рад быть Вашим современником...".
Боюсь, что мы этот великий дар - дар ощущать себя
современниками людей, живущих с нами бок о бок, - утратили
начисто. Не отсюда ли и все наши беды?




05-11-1998, Труд