Николай байбаков: не падать в рынок, а входить

Представляем собеседника Николай Константинович Байбаков -
личность по-своему легендарная, его по праву называют патриархом
советской экономики. Сегодня ему исполняется 90 лет. Более
двадцати из них он возглавлял Госплан СССР, был заместителем
председателя Совета Министров.
Он - один из тех специалистов, кто стоял у истоков "большой
нефти" и "большого газа" страны. В канун Великой Отечественной в
возрасте всего 29 лет он стал заместителем наркома топливной
промышленности, а в 1944-м, когда еще вовсю гремели бои, Сталин
назначает Байбакова наркомом нефтяной промышленности.
Он и теперь, в своем более чем почтенном возрасте, не сидит
"на завалинке". Президент Общества российско-азербайджанской
дружбы, вице-президент Международной топливно-энергетической
ассоциации, он продолжает в меру сил вести научную и общественную
работу, ездит в командировки, пишет книги.
Мы беседуем с доктором технических наук Байбаковым в его
рабочем кабинете в Институте проблем нефти и газа Российской
академии наук и Минобразования.
- Николай Константинович, предчувствую, кое-кто, увидев в
газете ваше интервью, скептически поморщится: дескать, что может
сказать в наше рыночное время апологет "эпохи застоя" и
приверженец "административно-командной" системы?
- Видите ли, я уже давно не удивляюсь, что нынешние так
называемые "реформаторы" и "демократы" пытаются очернить все, что
совершено в предыдущие десятилетия. Не стану перечислять
бесспорные достижения великой страны, с которой считались во всем
мире, - они общеизвестны. Правда, считаю, что на самом деле
никакого и "застоя"-то не было. Экономика наша не топталась на
месте, она двигалась вперед, хотя и не всегда так быстро, как
хотелось бы. Темпы ее развития за 1966-1985 годы в период моей
работы в Госплане были такие: рост национального дохода - в 3,8
раза, объема промышленного производства - в 4,3 раза,
капиталовложений - в 4,1 раза.
Думаю, даже одиннадцатую пятилетку (1981-1985 годы), которую
потом объявили самой "застойной", так называть несправедливо, ибо
темпы роста национального дохода в ней хотя и замедлились, но
были все же на уровне большинства развитых стран.
Что же касается двенадцатой, "горбачевской" пятилетки и
дальнейшего периода, то это недоброе время оказалось не только
действительно застойным, но и во многом трагическим,
разрушительным. Вот лишь несколько цифр. К 1994 году валовой
внутренний продукт снизился по сравнению с 1990 годом на 47,2
процента, продукция промышленности - на 50 процентов,
капиталовложения - на 67. Таких катастрофических темпов упадка
производства не знала ни одна страна в мире. Даже в тяжелейший
период Отечественной войны падение экономики у нас не превышало
40 процентов.
- Но ведь Горбачев, по его утверждению, начал благое дело,
затеял большую перестройку. Тут неизбежны были определенные
потери - во имя грядущих достижений:
- Не могу согласиться. К середине 80-х годов Советский Союз
располагал мощной многоотраслевой экономикой, полностью
обеспеченной практически всеми видами ресурсов, сырья,
квалифицированными кадрами ученых, инженеров, рабочих.
Производственный потенциал был вполне достаточным, чтобы без
ненужных революционных потрясений, разрушения страны и "шоковой
терапии" совершенствовать экономику, улучшать жизнь народа. Нет,
правители выбрали иной путь. Страна не вошла, а упала, рухнула в
дикий рынок, который правильнее было бы назвать базаром.
Горе-реформаторы сулили россиянам золотые горы: дескать,
потерпите, рынок сам все отладит и отрегулирует. Что получилось
на деле - теперь, думаю, всем видно.
- Однако не станете же вы отрицать объективную необходимость
существенного реформирования экономики. Вы много лет проработали
рядом с главой правительства СССР Алексеем Николаевичем
Косыгиным, который еще в 1965 году предложил свой вариант реформы
- ведь так?
- Совершенно верно. Алексей Николаевич был последовательным
сторонником поиска новых путей развития экономики, научно-
технического прогресса, он ратовал за более правильное
соотношение производительности труда и заработной платы,
добивался усиления экономических рычагов управления, развития
творческой инициативы предприятий.
Все это в комплексе позволило бы поднять эффективность
производства, обеспечить более высокие темпы роста. Но до конца
довести реформу Косыгин так и не смог по ряду причин, одной из
которых (главной, на мой взгляд) явилось отсутствие понимания и
поддержки со стороны большинства членов Политбюро.
На одном из заседаний в Кремле обсуждалась концепция реформы.
Председатель Верховного Совета Подгорный со свойственной ему
грубоватостью спросил:
- На кой черт нам эта реформа?
- Она необходима, - ответил Косыгин, - потому что темпы
развития экономики стали снижаться, валовые методы исчерпаны.
Надо решительно поощрять инициативу, усилить интерес людей к
результатам труда.
Его не поддержали. Генсек Брежнев не любил "копаться в
экономике". Таким было и его ближайшее окружение. Помню, как
однажды мы два дня подряд обсуждали проект плана. Я подробно, в
цифрах и процентах, разворачивал картину, давал пояснения. Было
заметно, что Брежнева такая работа удручала. Он сидел со
скучающим лицом, тяжело опустив руки на колени, всем видом
показывая, что зря у него отнимают время на какие-то частности.
В конце концов генсек не выдержал и попросту прервал мой
доклад:
- Николай, ну тебя к черту! Ты забил нам голову своими
цифрами. Я уже ничего не соображаю. Давай сделаем перерыв, поедем
охотиться:
И, уже вернувшись из Завидова после охоты, не переставал
жаловаться членам Политбюро: " Я два дня слушал Байбакова, а
теперь вот спать не могу".
Бывая вместе с Алексеем Николаевичем на заседаниях у Брежнева,
я замечал, что он бросает на меня не слишком дружелюбные взгляды,
справедливо считая, что я "косыгинец". Генсек, отяжелевший и
привыкший к славословию, слушал обычно премьера невнимательно,
порой обрывал его на полуслове. Думаю, он завидовал уму Косыгина,
его знаниям и авторитету. Между этими людьми возникла, я бы
сказал, какая-то незримая психологическая напряженность, которая
все нарастала.
Летом 1976 года на даче в Архангельском Алексей Николаевич
решил покататься на лодке по Москве-реке. Греб, навалившись на
весла - и вдруг потерял сознание. Лодка перевернулась, но
Косыгина успели спасти, он попал в реанимацию. Месяца два ему
пришлось пробыть в больнице, потом в санатории. Без него делами
Совмина занимался малоэрудированный Тихонов, давнишний друг
Брежнева и его протеже.
Вернулся Косыгин из больницы вроде бы прежним, но каким-то
более замкнутым, мрачноватым.
Однажды неожиданно спросил меня:
- Скажи, Николай, а ты был на том свете?
Мне стало не по себе, и я ответил, что не был, да и не
тороплюсь там оказаться.
- А я там был, - тихо сказал он и, глядя перед собой
отрешенно, добавил: "Там очень неуютно".
- Вернемся к нынешним временам. Почему все-таки рыночные
отношения в развитых странах "работают", а у нас "буксуют"?
- Трактовку всякой истины можно довести до абсурда. Рынок
отнюдь не панацея от всех бед, а лишь инструмент, которым надо
пользоваться умело и осторожно. У нас же рынок поставили во главу
угла всей экономической политики, забыв о том, что важны не
реформы ради самих реформ, а результаты, которые бы имели
позитивную, а не разрушительную направленность.
Переход к рыночным отношениям в ельцинский период
сопровождался произвольным сворачиванием централизованного
управления. Роль государства оказалась неоправданно приниженной.
Миллионы людей вынуждены были "пахать" только на свой узколичный
"хозрасчет", забыв о смежниках, о сложной увязке каждой
экономической единицы друг с другом. Все это, как вам известно,
вылилось в обвальный рост цен, диктат поставщика и экономическое
иго посредника.
Знаете, я много повидал на своем веку разных реорганизаций и
не раз убеждался, что неоправданная поспешность, а порой просто
дилетантские глупые порывы оборачивались большими ошибками,
дискредитацией даже прогрессивных начинаний. Отечественная
история последних десятилетий богата подобными примерами,
зряшными крутыми виражами. Вспомним хотя бы внезапное решение
Хрущева после посещения США засеять чуть ли не всю территорию
СССР кукурузой. Или его же "приказ" построить к 1980 году
коммунизм.
Нечто подобное повторилось и теперь на новом витке истории.
Похоже, жизнь так ничему нас и не научила. Разве можно было
сваливаться в рынок столь безоглядно, если в обществе для этого
не созданы условия? Ведь что такое рынок? Саморегулирующаяся
система отношений, в которой спрос и предложение являются
главными регуляторами. К современному рынку страны Запада шли
многие десятки лет, отталкиваясь от частнопредпринимательской
деятельности. У нас же люди работали и жили в условиях
соцсистемы, где рынок традиционно считался чуждым самой
общественной морали.
Не случайно серьезные экономисты и деловые люди из-за рубежа
предупреждали нас о необходимости перехода к рынку продуманно и
постепенно. Кстати, так поступили в Китае, чья экономика
развивается сейчас стабильно и уверенно.
- Вы многие годы стояли во главе Госплана СССР. Совместимы ли
в принципе, на ваш взгляд, план и рынок?
- Разумеется. "Реформаторы" ельцинской поры никак не хотели
признавать объективные законы экономики, прежде всего жизненную
необходимость планового управления в такой огромной стране, как
наша. Сейчас, очень надеюсь, положение хоть и медленно, но будет
меняться в сторону усиления роли государства в экономике.
Если же противники этого не желают прислушиваться к российским
оппонентам, обращу их внимание на давно высказанное авторитетное
мнение видных экспертов на Западе, в том числе таких корифеев,
как лауреаты Нобелевской премии Василий Леонтьев и Дуглас Норт.
Учитывая фундаментальную значимость дилеммы "план - рынок",
Леонтьев лишний раз подтвердил истину: план и рынок - не враги, а
надежные партнеры. Образно выражаясь, рынок и частная инициатива
- это ветер в парусах, а план, планирование - руль, направляющий
корабль экономики к достижению цели.
Геннадий ЯСТРЕБЦОВ.




06-03-2001, Труд