Юрий любимов: меня всю жизнь преследовали скандалы

Знаменитый режиссер ответил на вопросы "Труда".
- Юрий Петрович, судя по афишам, в вашем театре грядет
премьера "Театрального романа". С чем связано, что вслед за
"Евгением Онегиным", который был поставлен прошлым летом, вы
обратились к Булгакову?
- Видите ли, я внутренне с Булгаковым как-то очень связан.
Ведь я один из первых, если не первый, поставил "Мастера и
Маргариту". Этот спектакль идет до сих пор, и публика его любит.
А "Театральный роман" собирался поставить очень давно. В 1983-м
приступил к постановке, но репетиции были запрещены, а затем меня
довольно настойчиво попросили уехать из страны. Так что обращение
к этой булгаковской вещи закономерно. Тем более что хочется
как-то подытожить свой довольно длинный творческий путь. Я для
своих артистов даже придумал такой лозунг: "Танцуем от МХАТа, а
смеемся над собой". То есть над всеми своими глупостями,
самомнением и нарциссизмом. Спектакль я хочу выпустить к 23
апреля - дню рождения театра.
- Кстати, про "Мастера и Маргариту" вы говорили, что спектакль
вышел по недосмотру чиновников.
- Да, так и было, после премьеры "Мастера" чиновники принялись
выяснить, кто мне разрешил его поставить, и, пока они разбирались
между собой, "Мастер" шел. Самое удивительное, что в спектакле
мне не пришлось ничего изменять. Почти всегда меня заставляли по
многу раз постановки переделывать, без конца их сдавать, а тут
они задавали только один вопрос: "Кто разрешил?".
- "Мастеру" повезло, ну а в чем провинился "Борис Годунов",
которого закрыли незадолго до вашей вынужденной эмиграции?
- Чиновники увидели подтекст, эзопов язык. Я руками разводил
от того, что приходило в их больные головы. Когда умер Брежнев и
пришел Андропов, им показалось, что он и есть Самозванец. На это
я мог ответить только: а что, Ярузельский послал армию на Москву?
И ее возглавил Андропов? Но спектакль все равно закрыли.
Оказалось, черная куртка Самозванца напоминала бушлат, а Андропов
служил когда-то матросом. Несчастные люди. Я любил этот
спектакль. Эта пьеса Пушкина почему-то считалась несценичной:
гениальная пьеса для чтения. Все делали реверансы Пушкину, но
публика спектакли (в других театрах) посещала плохо. А у нас он
идет до сих пор, мы объездили с ним полмира. Была найдена
интересная художественная форма.
- Примерно год назад в вашем театре прошла премьера
шекспировских "Хроник". Как мне кажется, одной из главных идей
этой постановки стало осмысление феномена власти...
- Это так, но только отчасти. Дело в том, что у нас
чрезвычайно политизированная страна. Мы все время и во всем, где
надо и где не надо ищем политику. Я считаю вообще недоразумением,
что еще со времен постановки "Доброго человека из Сезуана" к
Таганке был приклеен ярлык политического театра. Но зачем мне
создавать политический театр, когда он создан Брехтом? Я же
ставлю то оперы, то классиков - Мольера, Шекспира, Достоевского,
то наших современников...
- А как, на ваш взгляд, должны строиться отношения художника с
властью?
- Желательно никак. Идеальный вариант, когда власть и художник
существуют сами по себе.
- Такое возможно?
- Конечно, возможно, почему нет. Правда, у нас в стране все
время переходные периоды, поэтому ничего нельзя понять. Что
касается лично меня, то когда мне удается сделать что-то
приличное на сцене, ощущаю, что живем и не в такие уж плохие
времена. Мы привыкли мыслить глобально - народами, эпохами. Я же
люблю говорить от своего имени и все рассматривать с точки зрения
себя. Для каждого из нас идут свои времена. А власть что? Пусть
занимается тем, для чего она и существует, пусть создает условия,
чтобы ее подданные получали приличную зарплату, жили как люди.
Зачем про нее говорить, это же не женщина, которая может
нравиться или нет, она делает свое дело, а мы должны делать свое.
- Как мне кажется, ваши разногласия с советской властью были,
скорее, эстетическими, чем политическими.
- В какой-то мере - да. Им не нравилось многое, начиная с
репертуара и кончая моей режиссурой. Тоталитаристов всех времен и
народов раздражает что-то чужое и непонятное. Так же сожгли
бедного монаха, который придумал восьмиголосие, и люди,
испугавшись, выбежали из храма. Есть отторжение того, что человек
не понимает. А люди у нас самонадеянны и агрессивны. Мы заражены
этой странной системой. Она удивительно нивелирует всех.
- Как у вас строятся отношения с актерами? Вы за режиссерский
театр?
- Я считаю, что это надуманная проблема. Режиссер в театре -
это человек, который организует всю работу, осуществляет свой
замысел, собирает команду артистов, дает задание художникам,
композиторам. Театр представляет фигура режиссера. Иначе не
бывает: если нет сильного режиссера, нечего создавать театр. И
вообще это разные профессии - актерская и режиссерская. Так же
как, предположим, блестящий музыкант не стесняется сказать: я
исполнитель и боготворю великих композиторов, которые дают мне
возможность выразить себя, но вот почему-то некоторые актеры
этого не понимают, причем именно советские. На Западе актеры
работают и расспрашивают, если не понимают, а у нас считают, что,
поучившись системе Станиславского в театральном институте, уже
овладели профессий и чувствуют себя на этом основании наравне с
режиссером.
- Юрий Петрович, сейчас вы известны главным образом как
режиссер, но вы еще и актер, у вас 30 ролей на сцене Театра
Вахтангова, 18 ролей в кино. Остается ли у вас время на
актерство?
- Должность худрука театра - она, как спрут, высасывает почти
все время. И все-таки немного играю. Одна из последних моих
актерских работ - роль Сталина в спектакле "Шарашка" по
Солженицыну, которую мы поставили в 1998 году к 80-летию
Александра Исаевича. Очень хорошо помню, как после спектакля,
проходившего накануне юбилея, Солженицын вышел на сцену и
отказался от ордена Андрея Первозванного, который на сцене
Таганки собирались ему вручить люди, присланные президентом
Ельциным.
- В общем, на сцене вашего театра опять случился скандал. А
правда ли, что, когда вас выдвигали на Сталинскую премию за роль
Олега Кошевого, и там без скандала не обошлось?
- Это был не скандал, а скорее игра случая. Мое имя было
внесено в заветный список лауреатов не Вахтанговским театром, а
Кукрыниксами, которые явились членами Сталинского комитета. Для
этой роли я специально ездил в Краснодон, встречался с отцом
Кошевого. Помню, что напугал его до смерти: он подумал, что я
представитель комиссии по поводу алиментов. Время было тяжелое,
1951 год.
- Цензуру, царившую в то время и в последующие десятилетия,
сегодня сменил рынок. Вы как режиссер и руководитель театра на
него ориентируетесь?
- Нет. Я создаю свой мир. Но разумеется, в нем находит
отражение все то, что я наблюдаю, мои привязанности, мои
разочарования, мои тревоги - все это как-то суммируется, и мне
кажется, я своей работой могу это выразить. Когда на Западе у
меня спрашивали: "Вы у нас работаете по-другому, чем в Советском
Союзе?", я говорил, что точно так же, как и в театре на Таганке.
Слава Богу, мне всегда удавалось удержаться от того, чтобы не
идти на поводу у публики. Спектакли ставлю, исходя из своего
чувства и вкуса, в надежде, что это будет интересно не только
мне, но и другим людям. Ведь если меня что-то задевает, то не
может быть, чтобы это было интересно только мне одному.
- Говорят, что вы работаете без выходных, по 10-15 часов в
сутки. Скажите, как вам удается поддерживать форму?
- Наверное, я человек старой закалки. К тому же я всегда
старался заниматься спортом, не так давно даже приобщился на Кубе
к подводной охоте. В детстве, когда я учился в ФЗУ (кстати, оно
тоже находилось на Таганке), меня наш наставник учил боксу. А
здоровье у меня крепкое от деда: он здоровый был мужик,
ярославский крепостной крестьянин. Наверное, смекалистый был
мальчишка: помещик его грамоте обучил. Потом обзавелся
хозяйством, встал на ноги, пока его, тогда уже 80-летнего
старика, большевики не выбросили на улицу, а в избе устроили
"красный уголок".
Я многому научился у своего деда, в том числе "держать удар".
И потом, когда много репетируешь, показываешь что-то на площадке,
то ведь не только отдаешь свою энергию артистам, но и от них
заряжаешься тоже. Сейчас у нас в театре много молодежи, и я,
глядя на нее, тоже молодею...
Александр СЛАВУЦКИЙ.




05-04-2001, Труд