Алла демидова: не идти против своей души

ЛИДИЯ НОВИКОВА.
Это случится 25 сентября в Театре Поэзии французской столицы.
Парижане смогут целый вечер наслаждаться пушкинским стихом в
исполнении одной из лучших русских актрис. А россияне вскоре
услышат "Темные аллеи" Ивана Бунина, которые Алла Демидова
записала на ОРТ, - тридцать передач по пятнадцать минут.
И вот что интересно. Год назад Алла Демидова решила, что
больше не выйдет на сцену. Тридцать лет служения Таганке
разочаровали ее в коллективном творчестве.
А вот с моноспектаклем "Медея" она объехала почти весь свет.
Но оказалось, что быть одной на сцене, наедине с публикой - тоже
немалая мука.
- Алла Сергеевна, как случилось, что вы все же играли минувшей
осенью в Москве у Анатолия Васильева в его Школе драматического
искусства?
- Мне позвонил Васильев и сказал: "Алла, выручай. У нас
заболела актриса, а мы уже объявлены в Париже". Я ему ответила,
что, мол, еду в клинику в Швейцарию. На что услышала: "Мы вас
подождем". Когда я вернулась в Москву, меня за две недели ввели в
спектакль "Дон Жуан, или Каменный гость и другие стихи". Потом мы
месяц играли его в Париже.
- Чем увлекла вас эта работа?
- Прежде всего тем, что это Пушкин. На сцене - трое мужчин и
две женщины. Мы как бы перебрасываемся ролями. Анатолий Васильев
выстроил спектакль так, что с "Гаврилиады" - через "Египетские
ночи", через игру с Лаурой - мы приходим к Донне Анне.
- Я видела эту постановку в Москве. Она гипнотизирует
необычным ритмом пушкинского стиха и ароматом солнечной Испании.
Признаться, я испытала наслаждения от вашей игры. Точно так же,
когда видела вас в юбилейном спектакле Таганки "Добрый человек из
Сезуана". Даже мелькнула надежда, что вы вернетесь к Любимову.
- Никогда не могу отказать Юрию Петровичу. Он позвонил и
пригласил меня принять участие в юбилейном торжестве Таганки, что
я и сделала с удовольствием.
- Что дальше?
- Я не прогнозирую будущее. В этом я фаталистка. Как судьба
повернется, никто не знает. Хотя бес знания, бес сомнения, бес
любопытства, безусловно, сидит в каждом из нас. Но учусь
принимать жизнь такой, какой она мне дается. Признаться, сама бы
не решилась уйти из Таганки, поскольку никогда не совершаю
поступков. Никогда.
- С этим мне трудно согласиться.
- Отчего же? Так оно и есть. А вы знаете, что и в Щукинское
училище я бы сама не поступила?
- Как же это произошло?
- Меня исключили за профнепригодность из студии, которая в
шестидесятые годы была при Ленкоме. Помню, как села у памятника
Пушкину и заплакала. А мимо шла приятельница: чего ревешь? Да
вот, отвечаю, из студии исключили. Пошли, говорит, в Щукинское.
Меня не примут, убежденно отказывалась я. Она же взяла меня за
руку и привела в училище. К тому времени я уже окончила
университет по специальности политэкономия. Меня, к счастью,
приняли, и я попала на курс Орочко, где было несколько студентов,
уже имевших диплом о высшем образовании. Это был взрослый курс,
поэтому, думаю, там и мог родиться театр Любимова.
- Закономерно, что дети уходят от родителей?
- Закона такого нет. Каждый выбирает свой путь. Видимо, судьба
у меня такая - мыкаться. Да и характер такой.
- А каким видится вам ваш характер?
- Меньше всего мне хотелось бы заниматься самооценкой. Человек
я закрытый и вовсе не собираюсь открываться...
- Однажды вы сказали мне, что вы актриса скорее тихих тонов,
полушепота и что крик - не для вас. Однако вот какой парадокс -
почти во всех ваших экранных и сценических созданиях палитра
яркая, сочная. И разве три плача ваших последних театральных
героинь - Электры, Федры и Медеи - не подтверждение этого?
Встречаясь с вами уже не раз, чувствую, что внутри вас полыхает
пламя.
- Не знаю, что там полыхает или не полыхает, но единственно
твердо знаю: я никогда не играла себя. И думаю, это неверный
подход в актерской профессии - "лепить" с себя. Надо играть
образ, другой характер, входить в другую душу, оживлять ее. А
жизнь моя долгая, в ней много чего было сыграно, но меньше всего
люблю говорить о себе. Могу про себя только сказать, что человек
я скорее пассивный, ленивый, неактивный. Но - человек долга. Это
чувство у меня даже гипертрофированно. Оно заставляет вылезать из
норы и работать. Я просто отрабатываю свой долг Мне, например,
помогают длительные простои, правда, в наших условиях они
практически невозможны, поскольку ни у кого из актеров нет лишних
денег и всем приходится постоянно зарабатывать на жизнь. А такие
периоды, думаю, нужны каждому. Когда внешне как бы отдыхаешь, а
внутри идет интенсивное накопление.
- Давно у вас был такой "простой"?
- Когда мы ездили с "Медеей" по зарубежью, у меня получались
иногда "окна" по семь - десять дней, и тогда не было смысла ехать
в Москву - из- за виз, денег И я всегда возвращалась в Грецию.
Как-то воспользовалась приглашением одной греческой актрисы
погостить у нее на острове Крит.
Она дала мне ключи от дома, объяснила, как ехать, я села на
пароход и десять часов провела на палубе, любуясь морем. На
берегу взяла такси, назвала местечко, и меня привезли на гору,
где было всего пять домов, но только в трех горел свет. И я стала
там жить. Полтора километра от моря. И такое отшельничество,
такой покой на душе! Тут как раз и начинаешь понимать - когда
"глаза зрачками в душу" - кто ты на самом деле. Но все оценки
субъективны. Нет ведь объективного понятия добра и зла. Начинаешь
вычищать из себя шлак субъективных оценок. И понимаешь, что все
имеет право быть. Становишься терпимее ко всему, более
отстраненно смотришь на свою работу.
- Не страшно было жить одной?
- К сожалению, я подвержена ночным страхам. Как-то раз поехала
с жившими рядом друзьями в город. Вернулись поздно, а света нет.
Кромешная тьма, незнакомые звуки. Я даже побоялась пойти за
свечой. Так и сидела во мраке. И вдруг раздался телефонный
звонок. Обрадовалась необычайно. Это муж звонил из Москвы. Я
представила всю ситуацию, как русская речь звучит здесь, на
критской горе, причем через спутник, и мне вдруг стало забавно, и
перестала волноваться. А потом позвонила Маквала Касрашвили,
видимо, Володя рассказал ей о моей тревоге, а позже был звонок из
Парижа. Так и прошла эта темная ночь.
- Кто из театральных людей вас знает хорошо?
- Думаю, как раз Маквала Касрашвили. Это самый близкий мне
друг
Золотой души человек. Я лишний раз убедилась, что талант
всегда светел. Мы близко познакомились на фестивале в Греции, где
Маквала пела Медею. Она простудилась, что-то случилось с голосом,
но в концерте от этого усилилась трагическая окраска, и
впечатление от ее исполнения было сильнейшее. У меня, наверное, и
родилась тогда мысль о Медее.
- Греция каким-то удивительным образом постоянно присутствует
в вашей жизни.
- Это и на самом деле так. Мне просчитывали несколько моих
перевоплощений и сказали, что я была актрисой в Древней Греции.
Но там играли только мужчины, удивилась я. На что мне ответили,
что я и была мужчиной. Быть может, я какую хулу возвожу и гневлю
Бога, но все же скажу:
в Греции зрители меня больше любят, чем в Москве.
- Думаю, к иностранцам повсюду относятся лучше, чем к
соотечественникам. Так уж устроен человек.
- Конечно, каждый устроен по-своему. Знаю точно одно: нельзя
идти против своей души. Это противобожественно.
- Человеческое общение доставляет радость?
- Редко. Толстой в "Войне и мире" хорошо написал, что вот они
сидели за столом и их покрыл огромный купол единения, как будто
вокруг не было другого мира, а была гармония лишь этого узкого
пространства.
- Мечтаете о таком куполе?
- Когда это случается, действительно испытываю радость.
- За вашим круглым столом часто собираются друзья?
- Специально никого не приглашаю. Но иногда кто-то неожиданно
приходит. В холодильнике всегда есть суп, котлеты, гречневая
каша, компот. У нас так заведено уже много лет. Иностранцы потом
всегда с удовольствием вспоминают, какой вкусный был борщ или щи.
А когда приходят свои, то быстро готовлю еще и салаты. Тут я
фантазирую. И мои салаты ценятся.
Люблю хорошие вина, даже понимаю в них толк.
- Проблема возраста волнует?
- Представьте, что выдвинула лозунг: надо красиво стареть. До
сорока лет можно многое скрыть: еще глаза горят. После сорока на
лице видна душа, у многих в основном грехи. Красивых старых людей
мало. Порода ушла:
Лилия Юрьевна Брик считала, что старость - это, когда
перестаешь думать о моде. А я думаю, что именно в старости надо
быть пристрастным к форме, внешнему виду. Стареть хотелось бы
красиво - как внешне, так и внутренне. Один друг мне сказал:
Алла, готовьтесь - ниша благородных старух среди актеров не
занята. Нет их. Они все вымерли. Если буду жива-здорова и смогу
свой лозунг претворить в жизнь, начну играть благородных старух.
- Месяца два тому назад вы прекрасно читали стихи на юбилейном
вечере Елены Образцовой. Думаю, Москва соскучилась по вашим
авторским программам.
- Спасибо. Но читать, как оказалось, можно далеко не все.
Тютчев, Лермонтов, Бродский в больших количествах на слух не
воспринимаются. Ахматова и Цветаева тоже плохо уживаются рядом.
Ахматовой, думаю, все равно. А вот цветаевская душа так и не
успокоилась. Если я одновременно играю цветаевскую "Федру" и
ахматовский "Реквием", то сама непременно заболеваю.
- Продолжаете свое изучение актерской психической энергии?
- Да, и это мне очень помогло. Сегодня я, наверное,
единственная актриса в мире, которая проводит мастер-классы по
психической энергии. Проходят они обычно на международных
театральных фестивалях. Сначала сама придумала упражнения, а
потом стала искать их в буддизме: его опыт концентрации и
расслабления очень полезен актерам. Недавно провела такой
мастер-класс в Японии.
- Вы уже выпустили четыре свои книжки. Пишете что-нибудь еще?
- Скоро должна сдать в издательство рукопись "Осколки
зеркала", где будут воспоминания о людях, которых я знала.




08-09-1999, Труд