Неизвестный пушкин

В РОДНЮ СВОЮ - НЕУКРОТИМ.
ВАДИМ КОЖИНОВ.
В произведениях Пушкина не раз звучит поэтическая тема его
африканского предка. Впоследствии эту тему развили многие
писатели и особенно поэты;
подчас она разрасталась даже в некий образ
"Пушкина-африканца", причем речь шла вовсе не только об
"арапских", или, точнее, эфиопских, чертах во внешнем облике
поэта, но и об его характере и душевном складе. Дальше всех пошла
по этому пути, пожалуй, Марина Цветаева. В ее стихах и эссе,
посвященных Пушкину, самые существенные свойства Поэта выводятся
из его "африканского происхождения".
Разумеется, это чисто поэтическое, художественное решение,
которое не всегда близко к действительности. Прадед-абиссинец,
живший к тому же с раннего детства в России, никак не может
определять духовный облик правнука. Но многократное повторение
этого чисто поэтического мотива привело к тому, что в сознании
многих читателей сложилось представление о поэте-африканце,
представление, согласно которому самые характерные черты Пушкина,
выражаясь модным языком, "запрограммированы" его эфиопским
прадедом.
Впрочем, это еще полбеды. Подчас та же самая мысль выступает
так или иначе и в литературоведческих работах, авторы которых,
так сказать, заразились поэтической логикой. Приведу один, но
достаточно яркий пример.
Известный литературовед Н.Л.Степанов посвятил Пушкину немало
работ и, конечно, знал все факты, касающиеся родословной поэта.
Тем не менее, анализируя роман Ю.Тынянова "Пушкин", он словно
забыл эти реальные исторические факты и целиком подчинился
художественной логике романа, где самая суть характера поэта
выводится из его африканской "породы".
"Пушкинская" линия - это легкость, эфемерность,
неопределенность... - писал Степанов. - Люди легковесные и
тщеславные, Пушкины лишены глубоких чувств и привязанностей...
"Пушкинскому" началу противопоставлена "ганнибальская" стихия,
восходящая к африканским предкам... От них унаследовал Пушкин
свой темперамент, свою пылкую жажду свободы, свою
неукротимость... и тот широкий размах натуры, который
противостоит мелочности и эфемерности Пушкиных...
"Ганнибальство"... - начало творческое, могучее, плодоносное,
неукротимое... дерзкое нарушение покорности и законопослушания
российского служилого дворянства, типическим представителем
которого являлось семейство Пушкиных".
Иначе говоря, Пушкин стал Пушкиным лишь потому, что сумел
преодолеть, вытравить в себе "пушкинскую" стихию, * - то есть
эфемерность, неопределенность, отсутствие глубоких чувств и
привязанностей, мелочность, покорность и т.п. и полной мерой
вобрал в себя "ганнибальскую" стихию - жажду свободы,
неукротимость, широкий размах натуры, творческое, плодоносное
начало, дерзость и т.д., то есть свои самые существенные и ценные
свойства.
В реальной истории Пушкиных и Ганнибалов все обстоит
совершенно по- иному. И лучшим свидетелем является в данном
случае сам Пушкин, который, помимо прочего, был выдающимся
историком и, в частности, специально изучал историю своих
предков, а в 1834 году написал короткое, но очень содержательное
и объективное сочинение на эту тему.
Он показал здесь, в частности, что жизнь Абрама Ганнибала
была, в общем, безмятежна до кончины его покровителя Петра
Великого, но затем по указанию Меншикова, который опасался
влияния Ганнибала на юного Петра II, он был командирован в Сибирь
и "возвратился в Петербург, узнав о падении Меншикова и надеясь
на покровительство князей Долгоруких, с которыми был связан.
Судьба Долгоруких известна (они были в 1731 году отстранены от
власти Анной Иоанновной.- В.К.). Миних спас Ганнибала, отправя
его тайно в ревельскую деревню, где и жил он около десяти лет в
поминутном беспокойстве. Когда императрица Елизавета взошла на
престол, тогда Ганнибал написал ей евангельские слова: "Помяни
мя, егда приидеши во царствие свое". Елизавета тотчас призвала
его ко двору, произвела его в бригадиры и вскоре потом в
генерал-майоры и в генерал- аншефы... При Петре III вышел он в
отставку и умер философом (говорит его немецкий биограф) в 1781
году, на 93-м году своей жизни. Он написал было свои записки на
французском языке, но в припадке панического страха, коему был
подвержен, велел их при себе сжечь вместе с другими драгоценными
бумагами".
Эта характеристика не только не имеет ничего общего с
определением "ганнибальской" стихии, которое предложил Степанов,
но даже явно противоположна ей.
Обратимся теперь к Пушкиным. Один из предков поэта, Федор
Матвеевич Пушкин, во время стрелецких бунтов "уличен был в
заговоре противу Государя и казнен ... Прадед мой Александр
Петрович был женат на меньшой дочери графа Головина, первого
андреевского кавалера ("денщика" Петра, ставшего
адмиралом.-В.К.). Он умер весьма молод, в припадке сумасшествия
зарезав свою жену... Единственный сын его, Лев Александрович,
служил в артиллерии и в 1762 году, во время возмущения, остался
верен Петру III. Он был посажен в крепость и выпущен через два
года. С тех пор он уже в службу не вступал... Дед мой был человек
пылкий и жестокий. Первая жена его, урожденная Воейкова, умерла
на соломе, заключенная им в домашнюю тюрьму за мнимую или
настоящую ее связь с французом, бывшим учителем его сыновей, и
которого он весьма феодально повесил на черном дворе".
Говорит Пушкин и о "семейных несчастьях" Абрама Ганнибала:
"Первая жена его... родила ему белую дочь. Он с нею развелся и
принудил ее постричься в Тихвинском монастыре, а дочь ее
Поликсену оставил при себе... но никогда не пускал ее себе на
глаза... Вторая жена его... родила множество черных детей обоего
пола..." И о деде, Осипе Абрамовиче: "Ревность жены и
непостоянство мужа были причиною неудовольствий и ссор, которые
кончились разводом. Африканский характер моего деда, пылкие
страсти, соединенные с ужасным легкомыслием, вовлекли его в
удивительные заблуждения. Он женился на другой женщине, представя
фальшивое свидетельство о смерти первой...".
Если сопоставить все эти сообщения, окажется, что следовало бы
уж, скорее, характеристику "ганнибальской" стихии, данную
Степановым, отнести к Пушкиным (и наоборот), хотя Поэт отнюдь не
приукрашивает Пушкиных, говорит о них столь же трезво.
У Пушкина, как известно, есть и поэтическое воплощение стихии
своих предков - "Моя родословная", где он говорит, в частности:
Упрямства дух нам всем.
подгадил:
В родню свою неукротим,
С Петром мой пращур.
не поладил.
И был за то повешен им...
Мой дед, когда мятеж поднялся.
Средь петергофского двора,
Как Миних, верен оставался.
Паденью третьего Петра.
Попали в честь тогда Орловы,
А дед мой в крепость,
в карантин...
Короче говоря, нет никаких оснований полагать, что именно и
только от Ганнибалов "унаследовал" поэт жажду свободы, широкий
размах натуры, творческое, плодоносное начало. Даже в семейной
жизни Ганнибалов - в разводах, отношении к "белому" ребенку,
фальшивом свидетельстве и т.д. - проступают совсем иные черты.
Говоря об этом, я отнюдь не стремлюсь внушить читателям мысль,
что все существенное и ценное поэт унаследовал именно и только от
Пушкиных. Проблема наследственности слишком сложна, чтобы можно
было пытаться делать подобного рода выводы, хотя их ничтоже
сумняшеся делали и делают сторонники концепции "африканской
природы" Поэта. Я только опровергаю эту одностороннюю концепцию,
начисто игнорирующую факты.




05-05-1999, Труд