Рассекречено

ОТ СТОПКИ ДО СТЕНКИ. КАК КЛИМ ВОРОШИЛОВ КРЕПИЛ
МОРАЛЬНЫЙ ОБЛИК КРАСНЫХ КОМАНДИРОВ.
В личном архиве маршала Клима Ворошилова, недавно
рассекреченном в Российском государственном архиве
социально-политической истории, корреспондент "Труда" обнаружил
любопытные материалы о пьянстве среди высших чинов Красной Армии.
Эта сторона "боевой подготовки" красных военачальников долгие
годы была скрыта от "масс" грифом секретности.
Во время XVI съезда ВКП(б) один из армейских делегатов -
командующий Приволжским военным округом Георгий Базилевич подал
наркомвоенмору Ворошилову рапорт о том, что другой делегат - член
военного совета того же округа Дуганов в перерывах между
заседаниями партийного форума пьянствовал и в конце концов уехал
в Самару, не дождавшись окончания "исторического мероприятия".
Между Базилевичем и его комиссаром Дугановым отношения давно
искрили. Последний прямо-таки завалил Реввоенсовет СССР письмами,
в которых пространно (до 40 страниц!) осведомлял руководство обо
всем, что происходило в округе, не жалея черной краски. Видимо,
командующему это в конце концов надоело. Воспользовавшись
случаем, он решил расправиться с "недремлющим партийным оком" в
округе.
Ворошилов потребовал от Дуганова объяснений. Тот прислал их на
семи машинописных страницах с грифом: "Сов. секретно. Лично". Вот
лишь самые выразительные выдержки.
"Чистосердечно, по-большевистски отвечаю, что выпивал, но
выпивали и другие в комнате, где мы жили минимум двадцать
человек. Приходили, уходили, выпивали, закусывали ежедневно. Кто
был? Были делегаты Средней Волги, бывал и Хатаевич (командарм. -
Авт.) - он меньше пил, был т. Брынов (сотрудник штаба РВС. -
Авт.) - он выпивал и т.д. Но пьяных я не видел, как пишет
Базилевич...".
Далее Дуганов объясняет, почему он удрал со съезда. Пьянство
среди военных делегатов дошло до такой степени, что во избежание
каких- либо ЧП приволжская делегация решила: Базилевич перейдет
из общежития на квартиру тестя, а Дуганов уедет в Самару.
"Но не это было главной причиной, - сообщается в
объяснительной записке, - а то, что во время съезда в округе
стало на многих участках плохо: вошь развилась местами до 30
процентов, коллективки (коллективные жалобы. - Авт.) выросли на
100 процентов, увеличилось членовредительство, увеличились
самоубийства... Вот что заставило меня уехать и принять ряд
драконовских мер...
Да, я не отрицаю, что я выпивал... Подчас не с тем, с кем
нужно... Меня обвиняют в том, что моя семья меня не
останавливала, а поощряла... Моя семья пролетарская до мозга
костей... Разве эта семья станет делать глупость?!".
Следующая часть письма посвящена объяснению хмельных загулов,
случившихся уже после исторического партфорума.
"...Признаю себя виновным и в том, что позволил себе два раза
поехать за Волгу с группой товарищей. Первый раз мы ездили:
Хатаевич, я, Ковалев и взяли 3 товарищей, которых брать не
следовало (так "иносказательно" называются женщины. - Авт.). Мы
выпили слегка, но я оказался слабее. Второй раз мы ездили с
работниками нашими. Я выпил, как и все, но охмелел (пьяных не
было!). Это моя вина, это я признаю.
Базилевич пишет, что уже после съезда на учениях я был пьян.
Ложь, клевета. Ни капли не пил. Только рюмки две перед обедом и
вечером, сильно уставши. Признаю вину: зачем я и эти рюмки пил,
которые не в ущерб делу!".
В конце объяснительной записки Дуганов, как и подобает верному
ленинцу, дает горячую клятву: "Я - большевик, перенесший много.
Последнее время я не пью. Я взял себя в руки. Я не испорченный и
большевик непоколебимый. Я оправдаю доверие партии. Я готов
работать, где угодно, если мой авторитет, как пишет Базилевич,
подорван".
О реакции наркомвоенмора на эту объяснительную записку речь
пойдет ниже. Сейчас еще несколько характерных цитат из
аналогичного "дела о пьянстве командарма Константина
Авксентьевского". Оно состоит из нескольких писем руководителя
группы советских военачальников, проходивших в 1931 году
стажировку в Берлине, Александра Егорова и полпреда СССР в
Германии Виктора Хинчука в адрес Ворошилова. Но сначала
предыстория.
Авксентьевский как заслуженный командарм первый раз был
направлен в Германию в 1930 году для лечения в санатории. В 1931
году он был включен в группу военачальников, которая по
приглашению немецкого командования прибыла в Берлин для
стажировки в рейхсвере.
"После нашего прибытия в Берлин, - пишет Егоров, -
Авксентьевский, несмотря на мой протест, поехал в город. Дабы
знать, куда он поедет, с ним поехал т. Кручинкин. По сообщению
последнего, Авксентьевский, оказывается, очень хорошо знает все
рестораны и "кабачки", по которым и возил Кручинкина. Там он вел
себя весьма шумно, то и дело подсаживался к "посетительницам",
заказывал музыку, выпивал, угощал других.
Утром на следующий день были акт раскаяния, слезы и заверения
в том, что "разрядка" произошла и теперь раньше двух месяцев не
повторится. Но, увы... Вскоре А. снова пошел по кабакам.
Вернувшись, стал приставать к живущей рядом женщине (грузинка или
армянка, говорит по-русски), муж которой (немец) в это время
отсутствовал. Она побежала к Дыбенко и заявила, что вызовет
полицию. Дыбенко силой утащил его в свою комнату... Я вернулся
домой около 16 часов и застал А. в очень возбужденном состоянии:
он по кухне гонялся за прислугой и хозяйкой дома. Увидев меня, А.
издал крик и стал орать во все горло, называя вещи своими именами
(так в оригинале. - Авт.), что Дыбенко - проститутка, предал
партию, что Авксентьевский не какой-нибудь там комкор, а
командарм и никому подчиняться не собирается".
Полпред Хинчук так живописует кутежи Авксентьевского:
"Он прибыл... в полпредство уже в пьяном виде. В тот же вечер
был доставлен в санаторию (так раньше писали. - Авт.), где ночью
устроил дебош. В час ночи из санатория меня вызвали унять А.,
которому в числе других нареканий ставилась в вину попытка
изнасилования дежурной медсестры... В очередной раз командарм А.
напился в ночь под Новый год, когда пытался провести в частную
квартиру, где проживала наша группа, женщину с улицы. Это ему не
удалось, и он скрылся на всю ночь, очевидно, проведя ее в одном
из публичных домов.
Когда А. был поставлен в известность о том, что о его
поступках донесено Вам и мы ожидаем Вашего решения, он стал
муссировать версию о вовлечении его в пьянство товарищами по
группе - Егоровым, Дыбенко и другими. Но эта версия ошибочна и
надуманна...
Пребывание А. в Берлине обходится очень дорого. Свыше 2000
долларов истрачено на него из лечебного фонда ЦК партии, 680
долларов выдавалось ему на карманные нужды. Кроме того, он
получал два денежных пакета с Кавказа из своей армии, один из
которых, знаю точно, содержал 250 долларов.
Возникает вопрос, на чем главным образом основано такое
поведение А.? Что он больной человек, это несомненно, но эта его
болезнь в соединении с той степенью дефективности, которая
присуща А., делают из него вредного партии и РККА человека - это
также несомненно.
Своими выкриками в присутствии немцев, что он командующий,
первейший друг Ворошилова, что... Дыбенко - разбойник, попытками
попасть в белогвардейский ресторан "Медведь" А. ставил под угрозу
не только работу группы (с точки зрения разглашения перед
окружающими сведений о составе и назначении группы), но и вообще
отношения с рейхсвером, а также репутацию полпредства, ибо могший
произойти с ним скандал в "Медведе" несомненно закончился бы
вмешательством полпредства и "сенсационными" разоблачениями в
"Руле" (белогвардейская газета. - Авт.). Да и теперь нельзя быть
уверенным, что в своих ночных скитаниях по кабакам и притонам (в
тех случаях, когда ему удавалось убежать от надзора товарищей) он
не выболтал чего-либо важного".
Процитированные письма Ворошилов направил Сталину с припиской:
"Дорогой Коба! Не ругай, пожалуйста, что загружаю тебя моими
делами, ничего не поделаешь, приходится к этому прибегать в силу
необходимости. Прошу ознакомиться с письмами тт. Егорова и
Хинчука, трактующих о несчастном Авксентьевском. Как поступить с
ним в дальнейшем, буду говорить с тобой лично".
В обнаруженных материалах ничего нет о содержании этого
разговора. Но о дальнейшей судьбе Авксентьевского имеются строки
в письме Ворошилова в адрес Егорова от 20.01.31 года:
"Вы, очевидно, уже осведомлены, что Авк. обвиняет Вас в
спаивании его. Он после моей нахлобучки несколько изменил свою
первоначальную версию о спаивании и сетует на Вас, что Вы при нем
начали пить коньяк в вагоне, как только тронулись из Москвы. В
спаивание я не верю, глупость и клевета это, но насчет коньяка в
вагоне, я колеблюсь, возможно, что такой грех имел место. Говорю
"грех" потому, что в его присутствии Вы этого не должны были
делать, т.к. Вам была хорошо известна болезнь (а, пожалуй, больше
распущенность, чем болезнь) этого человека. Авксентьевского с
армии я решил снять и пока направляю его в особ. группу...".
Вскоре, правда, бывшего командарма вообще уволили из армии -
"по болезни".
Впрочем, вполне возможно, что именно это уберегло его от
репрессий конца 30-х годов и сохранило жизнь - в отличие от
других наших героев - Дуганова и Базилевича.
Ворошилов поначалу пожалел начпура округа, снабжающего
Реввоенсовет подробной информацией из ПРИВО. Оказалось, ему же во
вред. В ходе перманентной склоки командующий округом Базилевич и
комиссар Дуганов понаписали друг на друга столько "компромата",
что органам не составило труда и того и другого подвести в 1939
году под расстрельную статью - поставить к стенке.
Сергей ТУРЧЕНКО.




05-06-2002, Труд