Шли ко дну, но не паниковали

ЭКИПАЖ БОРОЛСЯ ЗА СПАСЕНИЕ ДО
КОНЦА.
Владимир ЗАБОРСКИЙ, капитан первого ранга.
О гибели в октябре 1955 года в Севастопольской бухте линкора
"Новороссийск" написано немало, в том числе и в "Труде". Но тайна
катастрофы до сих пор до конца не раскрыта.
Любое новое свидетельство о трагическом происшествии интересно
и важно. Тем более если очевидец молчал более 45 лет. Проживающий
ныне в Москве капитан первого ранга в отставке Иван Георгиевич
Смоляков на момент трагедии занимал должность флагманского артиллериста
эскадры. В день катастрофы он был оперативным дежурным и находился
на флагмане до самой гибели корабля. Позже я служил у Смолякова
в подчинении, многократно просил его рассказать о ЧП под запись,
и только сейчас он дал согласие. Вот его рассказ:
- Вечером 28 октября 1955 года отряд кораблей эскадры возвратился
из похода. Около 18 часов линкор "Новороссийск" ошвартовался
в бухте на свои штатные бочки с отдачей левого якоря. Я заступил
на дежурство с 19 часов.
Обстановка на эскадре была спокойная. Многие моряки сошли
в увольнение на берег, как и большая группа курсантов Черноморского
ВМУ - у них закончилась практика. После часа ночи прилег отдохнуть
на раскладушке в оперативной рубке линкора. Проснулся от сотрясения
корпуса корабля. Взглянул на часы - 1 час 30 минут. Почему-то
подумал, что в борт ударил буксир. Выскочил на флагманский мостик.
Впереди первой башни орудий главного калибра были вывернуты взрывом
перекореженные стальные листы настила палубы. Вокруг суетились
матросы. Телефон не работал. Послал помощника узнать, что случилось.
В это время раздались сигналы аварийной тревоги, отбиваемые колоколом,
поскольку громкоговорящая трансляция и звонковая сигнализация
вышли из строя.
Первый доклад, который я получил: сдетонировали артпогреба
носовых башен главного калибра. Но я-то видел, что это не так:
башни передо мной, невредимые. Если бы сдетонировали погреба,
то от носовой части линкора ничего бы не осталось.
Вскоре восстановили палубное освещение, громкоговорящую трансляцию.
Сыграли боевую тревогу. При свете увидел, что из района взрыва
выносят раненых и убитых - все они в крови и донной грязи. Вернулся
помощник и доложил, что, вероятно, взорвалось керосинохранилище
под палубой в носовой части корабля. Как выяснилось позже, корабль
получил гигантскую пробоину от днища до верхней палубы. Взрывом
выбросило наверх громадное количество придонного ила, поэтому
все и живые, и раненые, и убитые - были в грязи.
Семафором доложил оперативному дежурному флота: "В носовой
части корабля взрыв. Уточняю обстановку. Нуждаюсь в медпомощи
и аварийно-спасательных средствах".
Вскоре на аварийный корабль прибыл командующий флотом вице-адмирал
В. Пархоменко. Потом - командир эскадры контр-адмирал Н. Никольский.
Он приказал мне проверить артпогреба носовых башен главного калибра.
Я отправился выполнять приказание. Кричу в зарядный погреб: "Кто
живой в погребах?" Получаю ответ: "Есть, матрос такой-то". Спрашиваю,
что творится в погребах. Он отвечает, что там сухо, заряды в
порядке. Приказываю ему: "Выходите наверх!" Отвечает: "Не могу,
старшина команды приказал оставаться в погребе, при поступлении
воды конопатить швы". Кричу ему: "Я капитан 2 ранга такой-то,
приказываю выйти наверх!". Только после этого матрос выбрался
ко мне. Не запомнил его фамилию. Какая была ответственность за
свой боевой пост - гибнет, но приказание старшины команды неукоснительно
выполняет!
Меж тем корабль продолжал быстро крениться. Палубное освещение
еще работало, и я заметил, как фок-матча легла почти горизонтально
над водой. Меня сорвало с палубы и швырнуло в волны, с высоты
примерно 13-15 метров. За минуту-две, что был под водой, в голове
билась только одна мысль: это конец - накроет палубой. Но повезло.
Пару раз хлебнул воды и вынырнул на поверхность. Увидел киль
корабля, людей, карабкающихся по нему. Вдруг на меня сзади кто-то
навалился, послышался дикий вопль - видимо, парень был в шоке.
Я крикнул: "Отпусти, я тебя дотащу до берега!". Но моряк в состоянии
умопомрачения хватал меня за руки, за шею. Я, как поплавок, то
уходил под воду, пытаясь освободиться от захватов, то всплывал,
судорожно глотая воздух. Ну, думаю, все". И вдруг моя рука ухватилась
за дульную крышку орудия главного калибра. Она и помогла мне
удержаться над водой и чуть отдышаться. Вижу, недалеко проплывает
большой крейсерский баркас, на нем полно людей. Мой спутник оттолкнулся
от меня и ринулся к баркасу, в последний раз притопив меня. Я
вынырнул, и тут меня заметили, зацепили за китель и вытащили
на палубу.
Когда дошли до крейсера "Фрунзе", я уже полностью пришел в
себя. На крейсере сбросил все с себя - я был весь грязный. Штурман
крейсера лейтенант Чувашин, такой же высокий, как я, принес мне
китель и брюки. Я переоделся, прошел в каюту командира БЧ-2 капитана
3 ранга Боярского. Он налил мне большой стакан спирта, я его
выпил, как воду, не пьянея, и пошел продолжать оперативное дежурство.
Часов в 8 меня сменили, я ушел в каюту к Боярскому, рухнул на
койку и провалился в тяжелый сон. Но в 10 часов меня подняли
и отправили на первую беседу с председателем правительственной
комиссии В. Малышевым.
Потом меня неоднократно вызывали на беседы (но не на допросы)
и В. Малышев, и С. Горшков, и Н. Кузнецов, и другие члены комиссии.
Самые тяжелые, разрывающие душу моменты приходилось переживать
при встречах с прибывающими родственниками погибших...
Правительственная комиссия дала высокую оценку действиям личного
состава линкора. Что касается претензий к командующему флотом
и командованию эскадры за то, что линкор не был отбуксирован
на мелкое место, а личному составу не отдано приказание покинуть
тонущий корабль, то на все это следует смотреть с позиций правовых
и нормативных документов того времени. Только после гибели "Новороссийска"
главнокомандующий АМФ Кузнецов приказал внести в Корабельный
устав статью, разрешающую командиру при угрозе гибели корабля
посадить его на мель, а экипажу по приказанию командира покинуть
корабль. Ранее экипажу вменялось в обязанность бороться за живучесть
корабля до последней возможности...
Кроме того, не было никакого основания предполагать, что линкор
перевернется, ведь глубина здесь была всего 17 метров. А высота
матч от ватерлинии - 34 метра да плюс осадки - 10 метров. Но
корабль перевернулся и буквально "повис" вверх днищем. На дне
бухты оказался многометровый слой ила или размягченного придонного
грунта.
Есть на флоте такое понятие, касающееся катастроф и аварий,
которое впервые сформулировал адмирал С. Макаров: непреодолимые
обстоятельства. Здесь они были налицо. Пархоменко, Никольский,
с ними еще четыре адмирала, многие офицеры штаба и управлений
флота вместе со всеми оказались за бортом. Некоторые утонули.
Из доклада правительственной комиссии от 17.11.1955 года о
расследовании катастрофы линкора "Новороссийск" (гриф: "Совершенно
секретно"):
"Политико-моральное состояние личного состава линкора начиная
с момента взрыва и до опрокидывания линкора было высоким, отличным.
Не было и следа растерянности, паники, ни одного случая нарушения
дисциплины и воинского долга. Наоборот - матросы, старшины и
офицеры показывали образцы мужества и героизма... Личный состав
линкора "Новороссийск", а также аварийно-спасательные команды
с крейсеров "Фрунзе", "Керчь", "Кутузов", "Молотов" в борьбе
за спасение корабля проявили хорошую выучку, исключительное мужество
и самоотверженность и не покидали своих постов до самого последнего
момента гибели корабля".




05-08-2002, Труд