Реформы и революции

29 СЕНТЯБРЯ в Кремле под председательством президента РФ В.
Путина прошло первое заседание президиума Государственного совета
РФ. Таким образом, начал реализовываться Указ президента России
от 1 сентября 2000 г "О Государственном совете Российской
Федерации".
Оказывается, у власти бывают и удачные импровизации. Кремль
вовремя понял, что загонять руководителей регионов в угол
непродуктивно и даже опасно для стабильности в стране. Понял - и
согласился с идеей Госсовета. Подобные органы не внове для
российской истории.
Еще в 1810 году при императоре Александре I был образован под
таким названием "высший законосовещательный орган",
просуществовавший вплоть до 1917 года. Он рассматривал
вносившиеся министрами законопроекты до их утверждения царем,
выполнял и некоторые другие властные функции. Другими словами,
это был полноценный орган власти, предтеча российского
парламента, который после образования в 1906 году Государственной
Думы стал органом, по своим задачам напоминающим верхнюю палату
парламента. Второй опыт был менее успешным, если вспомнить
попытку образования Государственного совета при первом президенте
России Б. Ельцине.
Тогда, в начале 90-х годов его возглавил Г. Бурбулис,
именовавшийся государственным секретарем. Но тот Госсовет так и
не смог найти своего места в государственном механизме и быстро
исчез с политической сцены. И вот теперь - третья попытка.
Почему эту импровизацию я называю удачной? В определенной мере
потому, что тем самым как-то нейтрализована обида сенаторов,
вызванная не в последнюю очередь и формой, в какой их "попросили
на выход" (думаю, если бы региональным руководителям была
представлена полная система предлагаемых мер по реформе власти и
соответствующие аргументы, реакция была бы иной). Но главное в
том, что какое-то подобное образование при главе государства все
равно напрашивалось, поскольку в условиях жутко невнятной
политической системы, существования партий, не имеющих
возможности взять на себя политическую ответственность за тот или
иной курс, совершенно размытых границ компетенции между Центром и
регионами, соответственно между регионами и местным
самоуправлением, - Госсовет может сыграть роль серьезного
фильтра, сдерживающего принятие скоропалительных или
узкогрупповых решений. Или, наоборот, - роль "толкача" полезных
инициатив. Что бы там ни говорилось, но фактически страна
управляется президентом и губернаторами, а потому как временная
мера, во всяком случае, до тех пор, пока мы полностью не освоим
правовые рычаги управления, Госсовет полезен.
Почему те же люди не могли играть такую же роль в Совете
Федерации? В определенной мере они играли ее и там. Но в
Госсовете, имея возможность общаться с президентом напрямую, не
будучи скованы рамками парламентских процедур, губернаторы и
президенты способны оказывать гораздо большее воздействие на
принятие важнейших решений. Тут важно и другое обстоятельство,
почему-то оказывающееся в тени. Ведь в рамках Государственного
совета и сам президент имеет гораздо больше психологических
рычагов - глядя "глаза в глаза", воздействовать на губернаторский
корпус с тем, чтобы побуждать руководителей к соблюдению
федерального законодательства, к проведению общегосударственной
политической и экономической линии. Последнее особенно важно, так
как сегодня для единства и стабильности страны страшны не столько
юридические изъяны в региональном законодательстве, сколько то,
что граждане в разных уголках России живут фактически в разных
исторических эпохах, в разных общественно-экономических
формациях.
Так что потенциал у Госсовета есть. А будет ли он реализован
во взаимном влиянии его членов и председателя на что именно будет
направлено это влияние, - мы, граждане страны, посмотрим.
То был самый драматический эпизод последней русской революции
(последней не только потому, что за прошедшее время других не
было, но и потому, что она, дай-то Бог, окажется последней в
истории России вообще). В том, что это была революция, сомнений
нет, поскольку в ходе ее была окончательно ликвидирована власть
Советов и произошло это вопреки советской же Конституции (Б.
Ельцин осенью 1993 года апеллировал не к ней, а к праву в его
глубинном значении. В этом - отличие от нынешних югославских
событий).
Тем не менее о происшедшей революции мы не найдем упоминания в
официальных документах. Но главное, что и основные действующие
лица политических событий - и с той, и с другой стороны - сами
для себя тоже не определили случившееся как революцию. Наоборот,
говорить об этом считается политически неприличным. Но, как ни
странно, замена такого понятия эвфемизмом "реформы" негативно
сказалось на всем процессе модернизации страны.
Большинство людей не восприняло те драматические события как
революцию и искренне считали, что власть просто переходит от
одной группы чиновников к другой. Поэтому они не понимали,
почему, продолжая "нажимать на привычную педаль", не получают
столь же привычный для них "ответ" в виде зарплаты или пенсии,
раньше позволявшей дожить до получки. Отсутствие революционной
вдохновленности, вызванное отсутствием понятных целей и идеалов,
породило ощущение несправедливости, усилившейся из-за, мягко
говоря, непонятных принципов приватизации государственной
собственности...
Отношение к происходящему только как к реформам, а не как к
революции, сказалось на образе мыслей и действий самой правящей
элиты. Она, сознавая, конечно, что в корне меняется сам характер
общественных отношений, тем не менее побоялась назвать
происходящее революцией. И во многом поэтому реформы, если
смотреть на них в широком социальном контексте, фактически
потерпели неудачу. Она не учла, что эволюция, конечно,
предпочтительнее революции, но только при условии, если реформы
происходят в рамках того же мировоззрения, того же глубинного
уклада жизни (например, именно так в ХIX веке реформировалась
Россия). Но раз уж история повела Россию к радикальному отказу от
советской системы, значит и действовать было необходимо в логике
революционного поворота. И прежде всего коренным образом
перестраивать весь государственный механизм. Переводить его с
рельсов команд на рельсы права. Только после его обновления можно
было начинать широкую приватизацию.
Этого не произошло. И потому по сей день воспоминания о
событиях 3-4 октября по-прежнему лишь разделяют наше общество.
Михаил Краснов, вице-президент фонда ИНДЕМ.




05-10-2000, Труд