Георгий владимов: гражданства меня лишил андропов

ОЛЬГА СОЛОМОНОВА.
Недавно писатель Георгий ВЛАДИМОВ побывал в Москве. Нашему
корреспонденту удалось с ним побеседовать. Мы сидели в
гостиничном номере у окна, из которого открывался прекрасный вид
на Москву-реку...
- Вы уехали из России, Георгий Николаевич, когда до
перестройки оставалось всего три-четыре года.
- Я поехал в Германию 26 мая 1983 года по приглашению
Кельнского университета на один год - читать лекции о русской,
советской прозе. В это время были уже, конечно, преследования со
стороны госбезопасности, грозил мне судебный процесс и лагерь -
за связи с НТС...
- Так ли уж тесны были эти связи?
- Меня же тогда на Западе печатало издательство "Посев".
Я был с ним в переписке, ко мне приезжали курьеры за моими
рукописями, привозили оттуда литературу - "подрывную". Так что на
"дело" набиралось.
И в это время Лев Копелев при содействии Генриха Белля устроил
приглашение, чтобы вырвать меня из той атмосферы хотя бы на год.
Но уже через месяц после моего отъезда Андропов подписал указ о
лишении меня советского гражданства, была конфискована моя
московская квартира.
И сразу я получил статус политического беженца, которым
пользуюсь до сих пор. Этот статус уравнивает приезжего иностранца
с гражданами страны. Например, дает право на работу, что очень
важно в Германии. Единственное, чего я не имею, так это
избирательного права.
-То есть вы не можете голосовать на выборах канцлера, в
парламент и быть избранным. Вы чувствуете ущемление своих прав?
- Нет, абсолютно не чувствую. Даже если бы я получил немецкое
гражданство, то не решился бы голосовать. Потому что это все-таки
чужая для меня страна. Зачем же я буду вмешиваться в ее политику?
- Выходит, у вас нет никакого гражданства. А что же вместо
паспорта?
- Это некий документ для путешествий, заменяющий паспорт. С
ним я могу ездить по всей Европе, брать визы в США и другие
страны. Единственное государство, которое относится к моему
документу с подозрением, - родная Россия.
- Ваш статус политического беженца выглядит сегодня ,
согласитесь, несколько странно.
- Меня так и спрашивают в консульстве: кто вас преследует?
Конечно, меня уже никто не преследует. Я имею право взять
немецкий паспорт, поскольку уже 15 лет там прожил, и он дается
почти автоматически. И сейчас я подал документы на немецкое
гражданство, после чего смогу взять и российское. Насколько мне
известно, это не противоречит российским правилам. Например,
Владимир Войнович, Василий Аксенов имеют двойное гражданство, что
дает им возможность приезжать в Россию когда хотят, без визы и
приглашения.
Я хотел бы жить в России постоянно, но иметь возможность
куда-нибудь съездить и не быть связанным с приглашением,
поскольку это довольно сложная процедура.
- В конце 80-х - начале 90-х, когда писатели, которых выдавила
из страны советская власть, стали приезжать в Москву, их часто
спрашивали: вы вернулись навсегда? И возникала неловкость.
Человек, которому все пути назад были заказаны, который положил
все силы, чтобы устроить свою жизнь в чужой стране и добился там
какого-то положения, должен был объяснять, что он не может опять
начинать все с начала. А вы хотите вернуться.
По-моему, кроме Солженицына, больше и нету таких случаев?
- Пожалуй. Ну, Войнович, по существу, живет в России. Но в
Германии выросла его дочь, которая по-немецки говорит, наверное,
лучше, чем по-русски. Почти у всех там пущены корни. И вернуться
сюда - это, по сути, вторая эмиграция.
Тем более что и страна уже не та, из которой ты выехал.
Конечно, я не устаю следить за тем, что происходит в России.
Тем не менее, когда приезжаешь и вступаешь на ее почву, возникают
сотни мелочей, которые невозможно учесть. И многое непонятно.
Например, банковские отношения. Так же непонятно, как устроены
средства массовой информации, кому они принадлежат, какова
степень их свободы. Неясны отношения бизнеса, кто как разбогател,
откуда появились двадцатилетние миллионеры...
Я тут пропустил целую историческую эпоху. Теперь все это надо
постигать. И мне кажется, что даже такой зоркий наблюдатель, как
Солженицын, все-таки многого не учел здесь и упустил в своем
изгнании.
- А в Германии все понятно?
- Да, все ясно - там уже сложившиеся отношения во всех сферах.
А здесь я многое расспрашиваю у дочери, и она объясняет, хотя и
сама не все может понять. Да ведь и многим живущим в России людям
далеко не все происходящее понятно. Идет мучительный процесс
обживания новой страны. Я думаю, он будет продолжаться еще долго.
Может, года до 15-го нового столетия.
Кстати, и у немцев тоже не так скоро все утряслось после
12-летнего фашизма. А у нас диктатура длилась 73 года, и должны,
наверное, смениться два или три поколения, чтобы все забылось,
загладилось.
А когда произошло объединение Германии, вдруг выяснилось, что
по ту сторону стены, в ГДР, образовался другой народ, который
часто не находит общего языка с западными немцами. При том что
язык-то один. И между ними возникли страшные трения. С одной
стороны, две трети Германии - это, как они говорят, "немецкие
немцы", а с другой стороны - "советские немцы", которые считают,
что им все должно быть предоставлено, раз они находились под
гнетом советской оккупации. И часто Коль идет на такие вещи, как,
например уравнивание восточной и западной марки, хотя по своей
покупательной способности они далеко не равны. И это вызывает
такое раздражение в Западной Германии, что восточных немцев там
стараются не брать на работу, даже водителями автобуса.
- Разве это не ущемление прав?
- Конечно, ущемление. Но Германия - свободная страна, и если
частный предприниматель не хочет кого-то брать на работу, то и не
берет. Он говорит, что немцы из ГДР слишком многого требуют и
плохо работают.
- Каково же тогда отношение к людям других национальностей? У
нас, говоря об угрозе профашистских организаций, часто приводят в
пример Германию, немцев как нацию, которая смогла осудить фашизм,
покаяться и уже никогда не допустит у себя агрессивного
национализма.
Может, мы плохо знаем, что там происходит на самом деле?
- Да, в Германии появились националистические настроения.
Потому что много приезжих - русские, немцы из Казахстана, большое
количество турок, пакистанцев...
Расслоение существует. Есть даже своеобразная иерархия, можно
сказать, национальной ненависти. Больше всего не любят восточных
немцев, потом - немцев из Казахстана, затем - турок и на
последнем месте - русские. Все-таки перед русскими немцы
чувствуют вину за войну.
- А такие организации, как, скажем, Русское национальное
единство, существуют?
- Там есть фашисты, и даже оголтелые. Но они очень
малочисленны. Не думаю, что их больше 600 человек на всю
Германию. Это такие бритоголовые юнцы, весьма ограниченные
интеллектуально. В основном вся их идеология сводится к одному:
"Германия - для немцев".
Они устраивают иногда демонстрации, появляясь в своих черных
куртках со свастиками.
- Ну, а власть, как она себя ведет по отношению к ним?
Фашизм же запрещен.
- Власть не преследует за убеждения. И запрещена не идеология
фашизма, а какие-то конкретные деяния.
Например, если они разгромят или сожгут дом турок, то тогда
начинается судебный процесс. А так - проводите свои митинги.
Кроме того, от них требуют, чтобы за три дня до демонстрации было
точно указано ее время и маршрут. И бывает, идут 400 фашистов, а
наперерез им - восьмитысячная антифашистская демонстрация. И
полицейский первой пропускает ее. А те ждут и с тротуара им
свистят, кричат...
- То есть общество их не боится?
- Да общество их крепко держит в кулаке. Я бы сказал, что
общество больше боится левых террористов. Потому что они развитее
интеллектуально, вооружены идеями коммунизма, более активны. Но
сейчас и их в общем прижали крепко.
- Может, и у нас эти бритоголовые, или, как их называют по-
английски, "скинхэды", не так уж страшны?
- Нет, наши страшнее. Потому что немцы не нуждаются в сильной
руке. У них так общество устроено, что если будет не Коль, так
другой канцлер, но примерно такой же либерал, демократ. А у нас
на фоне неустроенности национализм сочетается еще и с мечтой о
человеке, который обеспечит нам порядок. Вот это сочетание
фашистских идей с мечтой о диктаторе очень опасно.
- А наши коммунисты? Многие аналитики полагают, что они уже
прошли пик своей популярности и их авторитет все уменьшается, тем
более что массовость, например, КПРФ обеспечивали в основном
пожилые люди, пенсионеры.
- Я-то опасаюсь другого: коммунисты могут численно увеличиться
за счет разочарованной молодежи. Безработица, относительное
обнищание - все это может привести к тому, что идеи социализма
опять станут популярными. Уроки истории быстро забываются.
- Георгий Николаевич, понимаю, что глупо спрашивать, не пугает
ли вас наш быт, если вы хотите жить в Москве. Ясно, что в
Германии он лучше организован, а здесь вас неминуемо будет
раздражать то, от чего вы уже отвыкли. В этот приезд что вас
больше всего раздосадовало?
- Да, быт там так устроен, что о нем особенно не заботишься. Я
живу в маленьком живописном городке, который находится в 13
километрах от Висбадена и в 40 - от Франкфурта. В моем доме есть
закрытый бассейн с подогретой водой, и я могу в халате спуститься
с девятого этажа и поплавать. В общем, жизнь там довольно
дешевая, и помереть с голоду не дадут.
А в Москве я чуть не попал под машину. Вступаю на "зебру",
чтобы перейти улицу, и знаю, что поток машин должен мгновенно
остановиться. А он старается проскочить мимо меня. Вот это сильно
раздражает. Водители здесь не уважают друг друга, пешеходов,
пешеходы не уважают водителей. И при таких широких проспектах в
Москве невозможно проехать через центр из-за пробок. В Германии
такого все-таки не бывает. Но не буду перечислять здешние
проблемы с автомобилями и их водителями - вы их прекрасно знаете.
Существенную разницу я вижу также между российским чиновником
и немецким. Да, и тот, и другой любят показать власть. Но власть
российского чиновника измеряется количеством действий, которые он
может запретить. А немецкий чиновник, наоборот, - может
разрешить. Он говорит: это нельзя, но мы подумаем. И непременно в
конце разговора что-то вам разрешит, чего на самом деле вроде бы
и нельзя. А в России всегда, еще при Щедрине главным было -
запретить. И здесь тратится бездна энергии, чтобы пробить простой
вопрос. В отношении моей квартиры, например, существует резолюция
президента - разобраться и по возможности удовлетворить. Ну и
тянется все это...
- Писатель, как сказал Хемингуэй, дело одинокое. И
одиночество, наверное, замечательная вещь, когда знаешь, что в
любой момент можешь с ним расстаться. А вы ведь один там, в своем
городке? Дочь, я знаю, живет в Москве.
- Да, и языком я владею лишь на бытовом уровне. Этого
недостаточно для интеллектуального общения, чтобы поговорить "за
жизнь"... Ну, есть у меня несколько друзей, скажем, во
Франкфурте, примерно раз в неделю мы встречаемся. А так, в общем
я один в Нидернхаузене. И хотя люди доброжелательно ко мне
настроены, но этот языковый барьер мне не преодолеть - я выехал
слишком поздно, в 52 года.
Там, в моем городке - воздушный курорт и самые дорогие виллы у
актеров телевидения, адвокатов и врачей. Врачи получают
колоссальные деньги, а там, где большие деньги, там нет
энтузиазма. В Москве я попал в больницу и увидел человечное
отношение врачей, медсестер, которые месяцами не получают
зарплату и тем не менее исполняют свой долг ..
- В Германии к больным относятся менее человечно?
- Я бы сказал - да. Отношение более бюрократическое,
холодно-вежливое. Не говоря уже о чудовищных врачебных ошибках.
Мою жену долго лечили от подагры, смотрели в свои компьютеры и
говорили, что диагноз верный, лечение правильное. А у нее был
рак. И когда это обнаружилось, было уже слишком поздно, время
было упущено... Нет, это ошибочное представление, что лечиться
надо только на Западе. Я думаю, что в России уровень медицины
выше. И не только медицины.



06-07-1998, Труд