Чем ближе к богу, тем больше свободы

ДИАЛОГ С ИЗВЕСТНЫМ
БОГОСЛОВОМ И ИСТОРИКОМ ЛИТЕРАТУРЫ.
Вера и светская культура - две эти ветви нашей общественной
жизни традиционно жили, да и живут в состоянии активного
сотрудничества, переплетения, иногда - противостояния. Михаил
Дунаев - известный современный богослов и историк литературы -
недавно выпустил в свет исследование "Православие и русская
литература", посвященное этой острой и актуальной проблематике.
Весь массив отечественной изящной словесности от Ломоносова до
Солженицына входит в сферу его анализа. Насколько возможен и
убедителен такой подход к русской литературе? Все ли наши
писатели-классики были православными? Как мы воспринимаем
религиозные вопросы, затрагиваемые культурой? Об этом беседа с
Михаилом Дунаевым критика, доцента Литературного института Сергея
Казначеева.
- Михаил Михайлович, ваш капитальный труд -шесть объемистых
томов - результат поистине подвижнической работы, кажется, не
вполне оценен в литературной среде... Возник ли диалог, есть ли
отклик на ваше серьезное исследование?
- По вполне понятным причинам, года до 1988-го такая
монография просто не могла быть издана у нас... Отклики, конечно,
были, особенно на первые тома. Но все это не просто. Во-первых,
тираж книг небольшой, далеко не всем они доступны. А во-вторых,
само упоминание о Православии у некоторых критиков и писателей
вызывает аллергию. Они не станут откликаться...
- Взаимоотношения Православия и культуры, тем не менее
дискутируются в прессе, на всякого рода собраниях. Часто
наблюдаешь, как в ходе таких диспутов в спор агрессивно
включаются "продвинутые" по части православных обрядов господа,
которые недавно проявляли такую же шустрость на профсоюзных и
партийных собраниях. Нынче они с пафосом "воспитывают" писателей,
критиков, литературоведов: те, мол, не проявляют должного
православного подхода к творчеству. Происходит превращение
Православия "в единственно верную" идеологию. По-моему, это
вредит самому Православию, потому что оно - вероисповедание, то
есть касается свободы совести, а где идеология - там уж какая
свобода...
- Свобода - хотя бы в самой возможности этого выбора: хочешь -
принимай, хочешь - нет. Именно неофиты и не понимают, что в
вопросах веры не должно быть никакого принуждения. Но это сложный
философский вопрос. Парадокс: высшая формула свободы присутствует
в молитве. Когда мы говорим: "Да будет воля Твоя!" - казалось бы,
где тут свобода, но она тут есть! И, наоборот, - та самая
безграничная "свобода", которая у нас провозглашается сплошь и
рядом, на самом деле - никакая не свобода, а рабство в грехе.
Либеральное атеистическое сознание отстаивает во многом свободу
греха, хотя и не формулирует это таким образом. Верующий человек
за такую "свободу" бороться не будет. Его выбор в том, что он
принимает сторону Бога. Тут закон такой:
чем ближе к Богу, тем больше свободы. Нужна внятная граница
между добром и злом, иначе все размывается.
- Но почему не предположить, что к истине могут вести
различные пути?
- Нужно иметь четкие критерии, что есть зло и что есть добро.
А где их взять? Для православных людей полнота знания - в
Священном Писании, в Священном Предании Церкви. Критерий в оценке
произведений литературы для меня - православные каноны,
выражающие Божью истину. Конечно, этот подход убедителен только
для верующего человека, он находится в сфере духа и не вполне
рационален...
- Тогда я спрошу напрямую: по-вашему, может ли быть хорошим
писателем человек, далекий от Православия?
- Может. Разве западноевропейские классики были плохими
писателями? Но считаю, что писательский дар - дар Божий -
человеком, далеким от истинной веры, может быть употреблен во
зло. Безусловные шедевры литературы могут, увы, служить и злу.
- Иногда приходится слышать, что техническое совершенство в
искусстве идет именно от дьявола, а человек верующий, скорее,
косноязычен, не столь изощрен.
- Я бы не был столь категоричен. Виртуозность мастера может
идти от кого угодно: и от Бога, и от дьявола, который способен
использовать в своих целях дар, полученный человеком.
- Недавно Московская писательская организация проводила
фестиваль детского и юношеского творчества "Подсолнушек". К
ребятам с приветствием обратился Патриарх, который в том числе
сказал: "Готовьтесь со временем стать преемниками великих
деятелей русской культуры. Таких, как Достоевский, Лесков,
Гоголь..." Легко заметить, что в этом списке весьма красноречиво
отсутствуют имена Пушкина и Льва Толстого. Видимо, причиной тому
- сложные отношения этих писателей и Церкви?
- Было бы смешно отрицать, что Толстой - один из величайших
гениев русской литературы. Этих достоинств у него никто не
отнимает, и в моих книгах есть множество комплиментов ему как
художнику, великому мастеру. После "Анны Карениной" Толстой
проявляет себя как создатель собственного вероучения, далекого от
Православия. Но и позже его художественные произведения вполне
пригодны верующему человеку для чтения, когда Толстой уже -
еретик.
Возьмите его сочинения для детей, к примеру "Филиппок" - ну
что там дурного?... И все-таки он больше чем еретик, он создатель
религиозного учения, которое противопоставлено Православию.
- Но если мы отойдем от его богословских суждений, а
рассмотрим лишь прозу Толстого и сравним ее с произведениями
Гоголя, то убедимся, что романы Толстого более проникнуты духом
христианства...
- Надо помнить, что Гоголь пришел к Православию не сразу.
Более того, это движение его души стало причиной трагедии
писателя. Ведь многое из ранее написанного удручало его.
- Не кажется ли вам, что на примере личности Гоголя мы
наблюдаем, как творческое, художническое начало входит в некое
противоречие с началом религиозным?
- Да, входит. Поздний Гоголь очень высоко поднял планку для
искусства. Он был недоволен успехом "Ревизора", испытывая вместо
радости огорчение, ибо цель, какую он ставил перед собой, -
исправить людей, - не достигнута. В этом - бесспорное
противоречие. Наш мир весь в противоречиях, куда деваться от
этого? Но, по-моему, писатель должен чувствовать грань между
идеалом и грехопадением и писать в соответствии со своей
религиозной совестью, как тот же Достоевский.
- Гоголь в замысле "Мертвых душ" брал дантовский масштаб, но
воплотить идею до конца не сумел.
- Да, нагружать себя сверх меры тоже нельзя. Возьмите друга
Гоголя, художника Александра Иванова. Сколько усилий потрачено на
главный труд, "Явление Христа народу", но он сам чувствовал, что
в чем-то не дотянул до поставленной планки, да и не мог дотянуть,
потому что он - не преподобный Андрей Рублев, который работал в
качественно другой системе.
- Все мы грешники. Разве Пушкин не грешил?
- Грешил, но Пушкин-то понимал это, а многие этого не
чувствуют и считают себя самыми прекрасными людьми на свете. Чем
ниже уровень духовного развития, тем меньше человек сознает свои
грехи. Я в своих книгах ставлю задачу не судить, а давать трезвую
оценку. Но когда я вижу: у Толстого что-то не соответствует
эталону православной культуры, то указываю на это.
-Говоря о русских писателях XX столетия, вы делаете серьезные
и даже резкие упреки фигурам знаковым, устоявшимся, признанным -
Маяковскому, Есенину, Булгакову. И если по отношению к
Маяковскому обвинение в безбожии представляется обоснованным, то
претензии Есенину кажутся слишком строгими:
вы рассматриваете его, как мне кажется, несколько статично,
судьбу поэта как духовную эволюцию вы в расчет не берете. К тому
же не все слова Есенина и Маяковского следует понимать буквально,
на обыденном уровне. У Маяковского немало богоборческих строк, но
ведь в глубине души он был человеком тонким, ранимым, страдающим;
часто "наступал на горло собственной песне" и буквально измучил
себя... Говоря о резкости некоторых оценок ваших, я имею в виду,
что порой наша православная общественность дружно ополчается на
некое явление, не замечая, что рядом происходят вещи, более
неприемлемые. Вспомним шум, связанный с показом по НТВ фильма М.
Скорсезе "Последнее искушение Христа". Кто только не протестовал,
какие звучали проклятия! Но года за два до этого в пасхальную
ночь по тому же каналу шла картина "Иисус Христос - суперзвезда",
по содержанию и стилю своему гораздо более, полагаю, вызывающая.
В Театре имени Моссовета идет рок-опера с тем же названием. И -
полная тишина. Выходит, не о защите чувств верующих идет речь, а
проходят некие пропагандистские кампании...
- Наверное, тут своеобразный психологический казус. В этих
кампаниях виновата не православная общественность. Кому-то надо
раскрутить показ, привлечь к нему внимание - хотя бы через
скандал.
- Вы подробно и убедительно разбираете "культовый" роман М.
Булгакова "Мастер и Маргарита". В 70-е годы он был доступен
только интеллектуалам. Сегодня его изучают в школе. Роман явно
еретический, но ревнители православной чистоты смотрят на это
сквозь пальцы.
- Думаю, что изучать этот роман можно, но претензии Булгакову
в своей книге я высказал. На подробную аргументацию в газете
просто нет места.
- Современная ситуация не менее сложная. Единое литературное
пространство разорвано, писатели разбились на лагеря и группы. Вы
в своем труде много пишете о деревенщиках, традиционалистах, о
Солженицыне... Но иногда возникает зияние. Например, у вас нет
Николая Рубцова...
- Рубцова все называют! Действительно - большой поэт. Но он
несколько в стороне от Православия. Иногда под Православием у нас
понимают некий комплекс нравственных проблем...
- Но ведь дух стихов Рубцова - глубоко религиозный.
- Я как православный человек тут различаю два уровня: духовный
и душевный. Рубцов писал на душевном уровне... Впрочем, я могу
ошибаться относительно Рубцова. Это мое частное мнение, а отнюдь,
разумеется, не истина в последней инстанции. Мы часто допускаем
ошибку, относясь к проблеме эмоционально. Ах, какой замечательный
поэт Есенин, тонкий лирик! Как же он может не быть
православным!.. На деле все проще и жестче. Православный человек
иконою самовар не станет растапливать и стены Страстного
монастыря похабными словами никогда не испакостит...
- И никогда не напишет, скажем, "Гавриилиаду"...
- Православный человек "Гавриилиаду", конечно, никогда не
напишет. Молодой Пушкин написал ее, но он развивался и в конце
концов от этого ушел, а Есенин не ушел. Правда и в том, что
Пушкин в тридцать лет сочиняет более страшные стихи - "Дар
напрасный, дар случайный, жизнь, зачем ты мне дана...".
Богоборческое произведение. Я об этом пишу. Человек допускает
падения. И как бы мы ни любили Пушкина или Есенина, должны
видеть, где они оступились, чтобы самим в эту яму не попасть.
Важно понять, что Пушкин умер христианином. О Есенине я такого
сказать не могу.
- Вот еще одна проблема. В год юбилея вышла книжка Мадорского
"Сатанинские зигзаги Пушкина", где русский гений предстает в
образе двурушника, неискреннего и лживого человека. Дескать,
сатанинский огонь всю жизнь жег душу поэта.
- Суть не в сатанизме, а в греховном начале. Солженицын
гениально сказал о том, что граница между добром и злом проходит
через сердце человека. Это касается и Пушкина, и святых отцов...
Но тот, кто судит Пушкина, должен бы сперва на себя посмотреть.
- В вашем исследовании я не встретил упоминаний об Иосифе
Бродском. Вы считаете, он не имеет никакого отношения к
православию?
- Во-первых, я не считаю Бродского таким уж значительным
поэтом. Во-вторых, у него встречаются религиозные мотивы. Но
художник избирает любые сюжеты, и одно это еще не делает его
верующим или - наоборот. Мне представляется, творчество Бродского
- не православно. Важно иметь в виду: критерии, установленные
Священным Писанием, не терпят расплывчатости. Там все ясно...
- Итак, мы выходим на финиш нашей беседы. Завершен шестой том,
точка поставлена, миг вожделенный настал...
- Да никогда он не настанет. Что дальше? Прежде всего нужно
улучшать и совершенствовать то, что написано и издано. Поле для
этого обширное. Например, в первом издании у меня не было Ивана
Андреевича Крылова. Во втором он есть, как есть Писемский и
другие. Возможно, появится и Рубцов...
Вероника КИРСАНОВА.




07-05-2002, Труд