Как петр первый в азию окно рубил

ДВУГЛАВЫЙ ОРЕЛ ВСЕГДА
СМОТРЕЛ И НА ЗАПАД, И НА ВОСТОК.
В восемнадцатом веке в России про человека, попавшего в
какую-нибудь беду, говорили: "Пропал, как Бекович!". Нынче это
присловье позабылось, а про самого Бековича, ставшего символом
неудачливости, и подавно не вспоминают.
Между тем оно объясняет многие события, имевшие место в
царствование Петра Первого, когда это самое присловье и
появилось.
Начать, пожалуй, стоит со знакомства с самим Бековичем,
заглянув для этого в энциклопедический словарь Брокгауза и
Ефрона, где сказано, что: Александр Бекович Черкасский происходил
из кабардинских князей (отсюда собственно и "Бекович", т.е.
"княжич"), в младые годы был взят ко двору русского царя.
Наряду с другими отпрысками знатных родов Черкасский был
отправлен Петром в Европу - постигать науки. Князь получил
блестящее по тем временам образование с упором на кораблестроение
и мореплавание, столь милые сердцу Петра. Однако не только в
науках был силен князь Александр. Его перу принадлежал проект
покорения всех кавказских народов, представленный им на
рассмотрение самого императора.
Оставив словарь, обратимся теперь к историческим журналам,
чтобы проследить дальнейшую судьбу любимца императора.
В 1713 году к поручику гвардии Черкасскому обратились за
помощью в получении личной аудиенции у Петра прибывшие из
Астрахани крещеный персиянин Самонов (ставший на русской службе
князем) и знатный туркмен Ходжа Нефес. Они рассказали, что где-то
во владениях хивинских князей моют песочное золото. Нефес клялся:
туркмены готовы помочь русским в походе по диким степям, доведя
их до золотоносных мест. Черкасский живо сообразил всю выгодность
известия: сообщения о песочном золоте приходили и ранее, но это
был не главный, а, можно сказать, тактический интерес российской
короны в Средней Азии. Главное же, о чем мечталось при дворе,
состояло в отыскании надежных путей, ведущих в Индию и Китай. Как
это ни парадоксально звучит, но "прорубание окна на Запад", было
связано с политическими и торговыми интересами России на Востоке.
Стоит только задаться вопросом: чем, собственно, собирался
торговать с Европой завоевавший балтийские порты Петр? Пенькой?
Льном? Медом? Стоило ли из-за таких мелочей воевать двадцать лет.
Для того ли заведены были отношения между Ост-Индской торговой
компанией и русскими царями за последние царствования?
Достаточно провести пальцем по карте линию, начав ее от
Амстердама или Лондона, до Индии и Китая через русскую землю, и
сделать то же самое, вычерчивая замысловатую загогулину морского
пути, как сразу становится понятно, какой путь в эти страны
короче и надежнее. По русским рекам от Балтики можно было дойти с
товарами до Волги. По великой реке спуститься до Каспия, а там и
до старинных караванных путей рукой подать. Но, бодро пробежав по
чертежу европейской части России, тот же палец становился весьма
неуверенным, оказавшись в центре огромного белого пятна,
растекшегося от Заволжья до самых границ заветных стран. А за
диким полем лежали государства, в которых христиан-европейцев не
жаловали. Водить по карте пальцем умели и в Москве, и в Лондоне,
и в Амстердаме, и в городах Ганзы. И везде понимали, что тот,
кто, сумел бы договориться и с правителями Хивы и Бухары, получал
в свои руки заветный ключ, отпиравший, а при нужде и запиравший
двери к богатствам Востока.
Попытки одновременно выйти к берегу Балтийского моря и
отыскать надежные караванные пути на Восток предпринимались
московскими царями и до Петра. Ближе всего к осуществлению этих
планов подошли в царствование его отца Алексея Михайловича. Он,
приняв под свою власть Украину и удачно воюя в Прибалтике,
вплотную вышел к торговым путям Европы, а с Востока к нему
прибыли послы тогдашнего хивинского хана, просившего принять его
в почетное подданство при условии сохранения его ханской власти,
поскольку в ту пору в Хиве творились неурядицы и часты были бунты
черни. Считая, что момент весьма удобен, россияне стали даже
строить конвойный флот для сопровождения купеческих караванов по
рекам до Каспия. Но планам не дано было воплотиться в жизнь -
разинские разбойники захватили зимовавший в Астрахани отстроенный
флот: корабль "Орел" и несколько стругов и сожгли их. Потом в
Хиве сменилось правление, потом пошли неурядицы на Руси. Было не
до того.
Черкасский понял, что первым получил сведения, дающие
возможность преподнести государю проект, который в случае успеха
должен был увенчать его царствование грандиозной победой.
Упускать свой шанс князь не желал, и потому немедля организовал
встречу Нефеса и Самонова с императором. После нее указом от 29
марта 1714 года князь Черкасский был назначен командиром отряда,
отправляемого для разведывания путей в Хиву и Индию.
Весь 1715 год ушел на разведку каспийского побережья. В
феврале 1716 года после предоставления карты Черкасский был
произведен в чин капитана гвардии. Сенату было предписано ни в
чем ему не отказывать. Относительно хивинского хана Бековичу даны
были инструкции: склонить оного к русскому подданству, обещая
наследственность и полноту его власти в Хиве. Для обеспечения
вооруженной поддержки нового вассала империи следовало предложить
гвардию из русских наемников. Было известно, что хан набирает в
свою гвардию туркмен и всяких иноземцев, не доверяя хивинцам.
Были даны грамоты от императора Петра к хивинскому и бухарскому
ханам, а также и к Великому Моголу, правителю Индии. Проникнуть в
Индию уже из Хивы должен был поручик Кожин.
Зима 1716-1717 годов прошла в подготовке к выступлению в
степь, а тем временем от лазутчиков приходили тревожные вести:
посланных в Хиву гонцов, извещавших о готовящемся посольстве,
держали под стражей и обращались с ними очень дурно. Отряд
Черкасского никто в степи не признавал за посольство, а видел в
нем лишь войско, идущее в набег Но князь был упрям и не желал
откладывать поход. Последней попыткой остановить Бековича было
донесение Кожина Сенату, в котором он сообщал: "Хивинцы и бухарцы
через небрежение узнали, что это не посольство, что с войсками к
ним идем... Чего хотим искать, ни для кого не тайна..." Идти в
поход с Черкасским Кожин отказался. Его вызвали в Петербург и
отдали под суд за неисполнение приказа. Император верил княжичу
по-прежнему!
На Святой неделе 1717 года поход был начат. Бековича не
остановила даже личная трагедия: в самый день выступления на Хиву
утонули в море его жена и две дочери. Хотя это и потрясло князя,
но поход он все же не отложил! Его отряд состоял из 3 тысяч
человек пехоты и казаков, в него вошли также 600 шведских драгун,
отряд дворян-добровольцев и батарея артиллерии. С Бековичем пошли
его братья Сиюч и Ак-Мурза, князь Самонов и туркмен Ходжа Нефес.
В степи к ним присоединился посланец одного из степных
правителей, калмыцкого хана Аюки, Бакша со свитой.
Когда до границ хивинских владений остались восемь дней пути,
решено было пойти на хитрость: астраханский дворянин Кирситов с
сотней казаков налегке отправлялся вперед с извещением к хану о
том, что к нему идет посольство. Основные же силы ускоренным
маршем двинулись им вслед, чтобы хивинцы, приняв Кирситова,
думали, что отряд находится еще в нескольких днях пути от Хивы.
На самом же деле, пройдя за два дня более ста верст, отряд
Бековича вышел к озерам реки Аму, откуда до Хивы было не более
150 верст. Всего за 45 дней похода было пройдено по безводным
степям 1350 верст! Отряд встал лагерем на берегу одного из озер,
соорудил земляные укрепления с трех сторон и стал ждать вестей.
Никто не знал, что свершилось уже предательство. С того же
рубежа, с которого отправился Кирситов, ушел из русского лагеря
Бакша. Не известно, что именно сказал он хану, но русских бросили
в тюрьмы-зинданы, а сам хан Шергози повел 24-тысячное войско на
русских. Предательство Бакши было тонкой местью Аюки-хана
Черкасскому, отказавшемуся поддержать хана в его войне со
степными соперниками.
Хотя нападение хивинцев было и внезапным, взять с ходу
укрепленный лагерь они не смогли, даже несмотря на десятикратный
перевес. Хивинцы, неся огромные потери от пушечного и ружейного
огня, три дня безуспешно атаковали лагерь. Припасов у русских
было на год, воды, под боком - целое озеро, а о долгой осаде, при
слабой организации хивинского войска, и речи не шло.
Тогда казначей хана Кизим- бея предложил своему повелителю
победить русских хитростью! В лагерь к Черкасскому были посланы
гонцы с предложением о мирных переговорах. Осажденные собрались
на военный совет, на котором мнения разделились. Военные были
против переговоров, не доверяя хивинцам.
Своею волей Бекович постановил: принять предложение хана. Взяв
с собой 500 всадников, вместе с Самоновым он отправился в лагерь
хивинцев.
Хан Шергози, оттянувший свои войска ближе к Хиве, встретил
Бековича и Самонова с подобающим такому случаю почетом. Состоялся
обмен грамотами и подарками, потом были пиры и предварительные
переговоры, продолжить которые хан предложил в его столице. Но
при подходе к Хиве фарс с переговорами был окончен. Из засады
напали хивинцы и истребили русский отряд. Бековича и Самонова
взяли в плен.
В лагере остался командовать как старший по званию майор
Франкенберг Гонец-хивинец принес ему приказ за подписью
Черкасского: отряду выйти из укреплений, разделиться на пять
частей и следовать за хивинцами-проводниками. Майор, не веривший
хивинцам ни на йоту, ответил отказом, сказав гонцу, что
подчинится только личному приказу командующего.
Хивинцы пыткой "сломали" князя Черкасского, и он еще трижды
писал Франкенбергу, требуя оставить лагерь. Только после
четвертого письма, в котором Черкасский грозил немцу военным
судом и виселицей, майор подчинился. Войска вышли из укреплений,
разделились, как было приказано, и разошлись в разные стороны,
ведомые проводниками-хивинцами в ловушку. Их изрубили почти
полностью. А тех, кто содержался в зинданах или уцелел при
истреблении отрядов, продали в рабство. Бековича и Самонова
казнили жестоко: с них живьем содрали кожу, набили ее соломой, и
эти чучела выставили у ворот Хивы.
Первым, кто доложил о гибели отряда Черкасского Петру Первому,
был... Бакша! Он был послан своим ханом Аюки, который, сообщая об
истреблении отряда, лицемерно сочувствовал горю, постигшему
русского императора. В живых остались немногие: туркмен Ходжа
Нефес и братья Бековича: их отпустили на родину. Вернувшись, они
рассказали об ужасающих подробностях разгрома. Вот с тех самых
пор про человека, угодившего в серьезную передрягу, и говорили:
"Пропал, как Бекович", и лишь много позже, когда трагедия эта
подзабылась, стали в таких случаях поминать про "шведов под
Полтавой", что для русского уха, конечно же, приятнее.
Валерий Ярхо.




07-05-2002, Труд