Мое чужое сердце

ИНТЕРВЬЮ С ЧЕЛОВЕКОМ, КОТОРОМУ АКАДЕМИК ВАЛЕРИЙ ШУМАКОВ ДАЛ
ВОЗМОЖНОСТЬ ЖИТЬ.
Сегодня академику Валерию Ивановичу Шумакову исполняется 70
лет. В дни юбилея ему будет сказано много высоких и добрых слов.
А мы решили дать слово Амаяку Мкртчяну - одному из тех, кому
великий хирург подарил вторую жизнь.
- У вас, Амаяк, скоро своеобразный юбилей: в конце ноября
исполнится два года с момента операции, после которой вы
продолжили жить с чужим сердцем. Скажите, когда вам стало
понятно, что ваше собственное сердце погибает? Наверное, болезнь
мучила вас много лет?
-Ничего подобного! Сердце начало подавать "сигналы тревоги"
только за три дня до инфаркта: сильно болело под лопаткой,
сжимало в груди. А до этого была жизнь абсолютно здорового
человека. С восьми лет я занимался спортом, к 18 годам уже был
заслуженным мастером спорта. В 17 лет поступил в высшее военное
училище, окончил его и до 35 лет служил в одной из элитных частей
морской пехоты.
За время службы всякое бывало. Рассказывать не хочу, одно
скажу: не каждый офицер в мирное время получает боевые ордена.
Смерть видел рядом, но сердце вело себя нормально. Когда
увольнялся, проходил, как положено, медкомиссию. Меня признали
абсолютно здоровым. И даже после первого инфаркта в 1997 году я
не относился к этому всерьез, все казалось, что это какая-то
нелепая случайность. Мне предлагали делать шунтирование, я
отказался, наверное, напрасно. Потом грянул второй инфаркт, и
только тогда я задумался о своем сердце всерьез. И почти сразу
понял, что поздно спохватился. Что начинаю с большой скоростью
уходить из жизни.
- Если можно, поясните, как это было: начались боли, общая
слабость?
- Поймите, я спортсмен, ежедневно бегал по десять километров.
И вдруг наступил день, когда я не мог пройти десять метров -
задыхался. Начал кашлять кровью, мучили адские боли - будто зверь
залез в грудь и выдирает сердце. Почти полтора года я спал только
сидя. Лежать не мог - боли страшные. С июля 1998-го и до ноября
1999 года я каждый день ждал смерти. И даже когда в октябре 1999
года врачи в Краснодаре сказали мне, что есть шанс, что надо
ехать в Москву, я сначала отвечал: "Не мучайте меня, дайте
умереть дома... ".
- И все-таки вас довезли до Института трансплантологии,
который все давно знают как институт Валерия Шумакова. Вы
понимали, что вам предстоит пересадка сердца?
- Нет. Меня привезли абсолютно беспомощного, умирающего. Я и
тут говорил: "Не мучайте, отправьте домой". И только 5 ноября ко
мне пришел мой лечащий врач Аркадий Яковлевич Кормер. Мне было
четко сказано: "Можем тебя выписать, но доедешь ли домой, не
знаем. Другой вариант - ты переходишь в отделение трансплантации
сердца. Все остальные органы у тебя в идеальном состоянии, но
сердце вот- вот остановится. Единственный твой шанс - дожить до
момента, когда появится донорское сердце".
- Вам повезло: вы дожили...
- Да, так Господь распорядился. 5 ноября я лег в отделение, а
26-го мне уже сделали операцию. Пока ждал, приходили ребята с
пересаженными сердцами - красивые, здоровые! Я им не верил. Так
один специально снял майку, показал шов: "И у тебя такой будет!"
Я посмотрел: тоненький шовчик, даже без ниток. Так и случилось: и
у меня теперь точно такой шовчик - знак начала новой жизни...
- Простите меня, Амаяк, наверное, вам трудно, больно
вспоминать. Но я хочу, чтобы люди поняли, как все это происходит.
Вы лежите в палате и ждете донорского сердца. И знаете, что это
означает чью-то смерть. Или просто запрещаете себе думать об
этом?
- Трудно объяснить, и, наверное, кому-то будет трудно
поверить, но это правда: каждый из нас, все, кто лежит в
отделении, молят Бога, чтобы донора не было как можно дольше. Мы
никому не хотим смерти, хотя очень хотим жить. Представьте,
человек угасает на глазах, единственный шанс выжить - чужое
сердце. Причем чаще всего это мальчики 18-20 лет. Я в отделении
был, кажется, самым старшим. У каждого есть надежда, и все равно
никто не хочет чужой смерти. Но рано или поздно появляется
донорское сердце, и кого-то увозят на операцию. И тогда все, кто
уже прошел через это, стараются приехать и встретить собрата,
когда он очнется. Его поздравляют, радуются - человек перешел
особую грань, у него начинается другая жизнь. Это трудно
объяснить, но все люди с пересаженными сердцами, и те, кто ждет
операции, - мы все родные, все стараемся помочь друг другу.
- Вы знаете, кто стал вашим донором?
-Мне сказали через неделю после операции. И у меня была
страшнейшая депрессия: погибла девочка 19 лет. Знаете, я ведь
единственный мужчина, кто живет с пересаженным женским сердцем.
Уже потом через знакомых узнал точно имя девушки, ездил на
могилу, цветы положил. У меня вообще уникальный случай -
донорское сердце для меня доставили из Питера. У нас пока не
принято общаться с семьями доноров, хотя в других странах эти
люди обычно знают друг друга. Я понимаю, что родителям этой
девушки тяжело будет видеть меня.
- Сколько вы пробыли в институте после операции?
- Через неделю мне разрешили вставать на ноги, а в январе я
уехал домой.
- Наверное, ваша жизнь полна неизбежных запретов и
ограничений?
- Знаете, я великий нарушитель. Мне велели не допускать
нагрузок, а я потихоньку их увеличивал. В марте уже катался на
лыжах. А в апреле поразил всех, когда приехал на машине - сам за
рулем - в институт: две тысячи километров один проехал! Шумаков
сначала ругался, а потом сказал: "Все у тебя нормально. Живи, как
хочешь.".
- А может быть, это все же лишний "героизм"? Вам подарили шанс
жить дальше - зачем же снова рисковать?
-Это не героизм. Я очень осторожен. Поймите, я хочу доказать
прежде всего себе самому, что с пересаженным сердцем можно жить
нормальной жизнью, как и до операции. Нам ведь даже на работу
устроиться трудно - все шарахаются, как от зачумленных, боятся
проблем. Но я прекрасно понимаю, какая на мне ответственность.
Весь коллектив института так или иначе трудился, чтобы дать мне
вторую жизнь. Да еще вся питерская команда сделала огромную
работу. Я знаю, что должен, как никто, ценить свою жизнь и свое
сердце. Люди вложили в меня частицу своей души, здоровья - в
прямом смысле этого слова.
Валерий Иванович стоял надо мной пять с половиной часов, не
отходя ни на секунду. Мне потом хирурги рассказали: он отошел
тогда, когда ритмично заработало сердце. Так и сказал: "Ну все,
оно поехало. Зашивайте". Потом мать предложила мне: "Если хочешь,
возьми его отчество и фамилию: он тебя заново родил".
Он всегда "открыт" для любого из нас. Мы можем прийти к нему в
любую минуту дня и ночи со своими проблемами, даже бытовыми,
семейными. Кто бы ни был у него в кабинете, все равно он сначала
нас выслушает.
- Просто потому, что "породил" вас и неизбежно отвечает за
своих "детей"?
- Не только. Он вкладывает в нас надежду на будущее дело всей
своей жизни, в конце концов - на будущее страны. Нас ведь мало
пока, с 1987 года сделано примерно сто операций по пересадке
сердца. В Германии в пяти клиниках проводят такие операции, а у
нас на всю Россию - один институт. Я был на приеме у министра и
везде буду повторять: нужна целая система обеспечения донорскими
органами. Ведь каждый погибший может спасти до десяти других
людей. Это огромная проблема. И Валерий Иванович бьется над ней
много лет. Он чистейший человек. И никакая грязь к нему не
прилипнет. Он большой, грузный, а вы видели, какие у него тонкие
нежные пальцы? Никто не способен сделать такой шов, как он. И все
в институте говорят: "Слава Богу, пока Валерий Иванович здесь -
не будут мешать нам работать.." Все шишки на него сыплются, и
всех он защищает - и больных, и врачей, все мы за его спиной, как
за каменной стеной.
- Я знаю, что у вас две дочери. Они осознают, что ваша жизнь и
вы сами поневоле в чем-то изменились?
-Они тоже изменились. Добрее стали, даже в церковь начали
ходить. Следят за новостями в медицине, покупают витамины,
говорят, что хотят уже сейчас помогать своему сердцу. Жалеют
меня, берегут.
Конечно, семья помогает мне жить. И я уверен, что проживу не
меньше других. У нас дома висит большой портрет Шумакова. Он для
меня - почти Бог Я готов делать все, что смогу для нашего
института и для него. И буду всегда молиться, чтобы он и дальше
творил свое чудо: давал людям жить.
Светлана Сухая.




09-11-2001, Труд