Юрий казаков: эти рассказы жгут мою душу

РУКОПИСЯМИ
ВЫДАЮЩЕГОСЯ ПИСАТЕЛЯ БОМЖИ ТОПИЛИ ПЕЧЬ.
Людмила БЕЗРУКОВА, соб. корр. "Труда".
"Мы не знаем того, что за гробом, но знаем из обыкновенного
опыта, что наша память об ушедших может быть громадной, невообразимой,
высокой, и тогда они остаются жить с нами". Это написал Виктор
Конецкий в книге "Эхо", вышедшей в конце девяностых. В той ее
главе, что посвящена его долгой и трудной, с взаимными признаниями
в любви и неожиданным многолетним разрывом, дружбе с замечательным
мастером лирической прозы Юрием Казаковым.
Два блестящих писателя, два друга, уже ушедшие от нас - один
осенью 1982-го, другой - минувшей весной, немало потрудились
во славу отечественной литературы. Что, к сожалению, современниками
по достоинству пока не оценено. В особенности это касается творчества
Юрия Павловича Казакова, которому сегодня исполнилось бы 75 лет.
А прожил он всего 55...
- Виктор Викторович очень тяжело переживал смерть Юрия Казакова.
До самых последних своих дней вспоминал о нем, сокрушался, что
мало издают его книг, - говорит вдова писателя-мариниста Татьяна
Валентиновна КОНЕЦКАЯ.
Она не сразу ответила согласием на мою просьбу рассказать
об отношениях Конецкого и Казакова. Тем более что сама лично
с Юрием Павловичем знакома не была. Но долг памяти, о котором
пишет Виктор Викторович, оказался в данном случае решающим. В
небольшой двухкомнатной квартире Конецких на Петроградской стороне,
главное место в которой занимают письменный стол и книжные стеллажи,
едва ли не первое, что бросилось мне в глаза, - фотография Казакова.
Небольшая, черно-белая, явно любительская, она, по словам хозяйки,
была очень дорога ее мужу. Сделана фотография в 1966 году на
очередном пленуме Союза писателей СССР.
В шестидесятые Казаков работал в охотку, печатался много,
причем не только в своей стране. "Вышла у меня книга в Италии.
С фотографией. Этакий я на ней красивый сукин сын..." (Ю. Казаков
- В. Конецкому, 23.11.60). "А я сценарий кончил. Гениальными
мазками набросал монастыри, сумерки, людей... Есть слухи - нравится
Ромму..." (15.01.61). "Три рассказа, старик, за три дня! Теперь
я, как падишах, пью пиву и жру тарань. Я начхал на всех хемингуеев
и разных прочих. Эти рассказы жгут мою душу и требуют немедленного
опубликования" (16.05.61)...
- Переписку с Юрием Казаковым Виктор Викторович впервые опубликовал
в 1986 году в журнале "Нева", - рассказывает Т. В. Конецкая.
- Позже она вышла в его сборнике эссе и воспоминаний с дополнениями
и комментариями автора. Далась эта работа ему нелегко. О чем
косвенно свидетельствует и то, как он ее озаглавил: "Опять название
не придумывается". "За кадром", как принято говорить в таких
случаях, в этой публикации практически ничего не осталось. Конецкий
принадлежал к тем писателям, которые о чем говорят, думают, то
и пишут - честно, откровенно, без утайки и ложной скромности.
- Они дружили много лет, а потом вдруг словно черная кошка
пробежала между ними: перестали встречаться, переписываться.
В публикации "Опять название не придумывается" Виктор Конецкий
касается этого как-то вскользь, нехотя: "Причина разрыва: 1.
Пьянство и дурь, которую люди вытворяют, находясь в пьяном состоянии.
2. Наше разное отношение к Константину Георгиевичу Паустовскому".
Дома, в разговоре с вами, он касался этой, безусловно, больной
для него темы?
- Они познакомились в 1957 году на Всесоюзном семинаре молодых
прозаиков Северо-Запада, проходившем в Ленинграде. Люди одного
поколения, "невоевавшие, но хлебнувшие", как говорил Виктор Викторович.
Мне видится, и - "раненные войной". Очень несхожие между собой,
с нелегкими характерами и большим писательским дарованием. Познакомились
и быстро подружились. "Все-таки это неведомая вам радость - выйти
поколением. Мы плечами опирались друг на друга, но спуску друг
другу не давали",- сказал однажды Конецкий, беседуя с одним своим
коллегой. В этих словах, пожалуй, вся правда его взаимоотношений
с Казаковым. Он высоко ценил его талант. Происшедший между ними
в конце шестидесятых годов разрыв переживал тяжело. Но никогда
не обсуждал ситуацию ни со мной, ни с кем- либо еще. Вообще не
любил подобного рода обсуждений. При этом делал все возможное,
чтобы помочь другу в издании его рассказов. Ценил их очень высоко.
Да и как не ценить Казакова - это такая высокая планка! В русской
литературе он стоит наравне с Буниным, Чеховым, гораздо выше
многих своих писателей-современников, имена которых гремели в
СССР в 50 - 70-е годы, а теперь их не всех и вспомнишь.
- Возможно, потому, что вышел талантом и вместе с тем был
скромен, как свидетельствуют его друзья, не брал "тараном" "толстые""
журналы и издательства, его мало издавали... К сожалению, и сейчас
найти книги Юрия Казакова не просто.
- Да, я специально интересовалась в петербургских книжных
магазинах. После долгих поисков нашла в одном из них тоненький,
неказистый с виду сборничек, изданный на очень плохой бумаге
еще в 1992 году. Конечно, это вина издателей, что плохо знают
современную русскую литературу, не продвигают ее. Но и читатели,
к сожалению, сейчас таковы, что серьезным, написанным великолепным
языком рассказам и повестям предпочитают незамысловатые детективчики,
заполонившие книжный рынок. Виктор Конецкий, готовя к изданию
свою книгу воспоминаний "Эхо", надеялся таким образом повлиять
на ситуацию. Он остро чувствовал человеческую искренность и задушевность
писательского слова. То, что, собственно, и было как в личности,
так и в прозе Юрия Казакова.
Конецкого некоторые его коллеги упрекали в том, что при жизни
он публикует частную переписку, вынося на публику интимное, сокровенное.
Но такой он был человек - в интересах дела не думал об условностях.
А суть в том, что он раньше других понял, уже через два-три года
после смерти Юрия Павловича, - Казакова стали забывать. И без
преувеличения самым счастливым для него днем в последние годы
жизни был зимний день 2000-го, когда я прочитала ему информацию,
опубликованную в "Литературной газете", о том, что учреждена
премия имени Ю. П. Казакова за лучший рассказ. "Вспомнили! -
воскликнул на это Конецкий. - Я всегда знал, что так будет".
- Возможно, сейчас, к 75-летнему юбилею Юрия Казакова, его
произведения будут изданы солидным тиражом?
- Как мне сказали, его вдова, живущая в Москве, подготовила
двухтомник избранных произведений писателя. Работала она над
ним долго, кропотливо. Многие неопубликованные рукописи Юрия
Павловича, как и его черновики, к сожалению, сгорели. Точнее,
были сожжены. Они хранились на его даче в Абрамцеве. Он любил
там работать. После его смерти дача долго оставалась без присмотра.
На нее зачастили бездомные. Рукописями Казакова они топили печь...
В августе девяносто пятого, в одну из последних поездок Виктора
Викторовича в Москву, мы выкроили время - по его настоянию, -
чтобы побывать в Абрамцеве. Надеялись застать там Тамару с сыном.
Однако на даче никого не было. Походили по саду, посидели с Конецким
на крылечке любимого "кабинета" - небольшого уютного дома его
друга, помолчали, вдыхая запах сосен и, как хотелось нам думать,
"воздух, которым дышал Казаков". Когда мы возвращались из Абрамцева
в Москву, Виктор Викторович, нарушив затянувшееся молчание, сказал:
"Вот я и простился с Юрой"...
- "...А чтобы помочь нашей памяти не скудеть, мы создаем памятники.
И талантливые памятники способны сдуть с наших душ пепел обыденности",
- писал Конецкий. Но, насколько я знаю, он не очень любил мемориальные
доски "и все такое прочее". Считал, что писатель живет, пока
издаются, читаются его книги.
- Да, лучшим памятником любому писателю Конецкий считал его
книги. Пока, говорил, их читают - писатель жив. Относил это и
к себе, не хотел, чтобы его самого после смерти увековечивали
"досками". Тем не менее хотел, чтобы на Арбате, где Юрий Павлович
прожил 30 лет, была мемориальная доска. За это ратовал и продолжает
ратовать Евгений Евтушенко. Еще несколько лет назад он горячо
говорил об этом - со страниц газет, по радио. Увы, дело так до
сих пор и не сдвинулось с места. А ведь речь идет о человеке,
который смог возродить и оживить жанр русского рассказа. О писателе,
которого многие ставят в один ряд с классиками отечественной
литературы ХIХ - ХХ веков. Когда умер Виктор Астафьев, редактор
одного из столичных изданий попросил Виктора Конецкого откликнуться
на это печальное событие, написать несколько строк. Виктор Викторович
никогда не помнил никаких дат. А тут продиктовал: "Умер Виктор
Петрович Астафьев. Вдруг осознал, что в этот же день - 29 ноября
- девятнадцать лет назад - умер Юрий Казаков. Случайность? Астафьева
я ставлю рядом с Казаковым по пронзительности и честности прозы.
А это для меня главное. Уверен, что Виктор Петрович не возражал
бы против этого сопоставления. Ибо знал цену всему истинному..."
"Лежу я себе на койке в госпитале, думаю невеселую думу...
А лежу я, брат, товарищ и друг, в центральном военном госпитале
по поводу диабета и отнимания ног За окном то туман, то дождик,
то снег выпадает, то растает - чудесно! Я себя за последние лет
шесть так воспитал, что мне всякая погода и всякое время года
хороши, одеться только нужно соответственно. А если потеплее
одеться, то счастье и счастье. Надо, надо нам с тобой встретиться,
поговорить надо, жизнь такая настает, что... надо бы нам всем,
хоть напоследок, нравственно обняться... Пульс у меня за последнее
время 120, давление 180/110 - сегодня утром чуть сознание не
потерял, говорят, спазм в мозгах, загрудинная боль схватывает
раза два в день... Так что, на всякий случай, прощай, друг мой,
не поминай лихом" (Ю.П. Казаков - В. В. Конецкому, 21 ноября
1982 г ).
"Тщательно проанализировал твой почерк в последнем послании.
И машинописный текст. И содержание. И пришел к выводу, что ты
сильно преувеличиваешь свою близость к тому свету. Жизни в тебе
еще навалом, если смог так окрыситься на меня за "Третьего лишнего"...
Письмо это я отправил в 17 часов 28 ноября 1982 года. Плохие
сны снились ночью. Утром позвонили из Москвы: Казаков умер с
28-го на 29-е..." (В. Конецкий. "Опять название не придумывается").




07-08-2002, Труд