Покаяние за чужой счет

ИННА ВИШНЕВСКАЯ.
Какое-то темное облако висит над нашей Россией. Не мое дело -
экономика, выборы, дефолты, хотя касается это так или иначе и
каждого. Но мое дело как писателя, человека, не мыслящего себя
вне стихии русской речи, все-таки понять, почему мы стали
называть Россию "этой страной".
Почему так обрадовались потоку иностранных слов со всех
сторон, влезающих, влетающих, вползающих в нашу речь?
Почему остальные страны стали для нас "обетованными",
"цивилизованными", чуть ли не безупречными? Почему должны мы
кланяться тем, кто в эмиграции, плакать над судьбами актеров и
писателей, ставших за рубежом таксистами и балалаечниками? Почему
так страстно вникаем мы в жизнь "наших" в "не наших" землях, не
замечая своих на своей земле?
Почему повторяем, как дятлы, "лучшие мозги уплывают на Запад",
- констатируя тем самым, что у нас, выходит, остаются одни
никчемности? Почему наша пресса рассказывает только об убийствах,
поджогах, насилиях? Почему показывают по телевидению детей -
непременно дебилов, олигофренов, больных полиомиелитом,
зараженных СПИДом, брошенных алкоголиками, подобранных
наркоманами? Почему слово "русский" стало таким неслышным -
непременно соединенным с понятием "квасной патриотизм"? Как стало
привычно произнести нечто вроде:
- А что у нас может быть хорошего...
- Ну, знаете, у нас все не как у людей.
- Чего еще ждать от этой страны? Хотели как лучше, а вышло как
всегда...
Если раньше искусство знало только рабочий класс и трудовое
крестьянство, когда зритель не видел ничего, кроме льющейся стали
и колосящихся хлебов, то сегодня ни на экранах, ни на страницах
не найдешь внятного слова о том, кто работает, что-то делает. Все
воруют и танцуют, убивают и пьют шампанское, стреляют и беседуют
за бутафорско-ресторанным столом с солидно-сытым Урмасом Оттом,
все спрашивающим - а почему вы еще здесь, в "этой" стране. Со
всех сторон - по телевидению, по радио, с газетных полос
советуют: как разойтись, оставив себе имущество; как переспать,
не забеременев; как забрать у мужа квартиру и передать ее
любовнику; как и где сделать операцию, чтобы превратиться из
мужчины в женщину, из женщины - в мужчину. И ночью тоже нет покоя
- начинается телепередача "Про это", где нарочито бесстыдная,
обделенная, по-моему, не то что добродетелями, но даже и
пороками, ведущая с криком "Встречайте героя" спрашивает у
прыщавого юнца, любит ли он коллективный оргазм. А днем тоже не
лучше - ареопаг уныло-возбужденных, почти ощутимо
невостребованных дам терзает какую-то "подопытную", мечтающую
иметь мужа. Не надо вам иметь никакого мужа - внушают ей
феминистки, мы лучше знаем, что вам нужно.
Я думаю, что имею право задавать все эти вопросы, не получая
обвинений в том, что сама ничего не пережила. Пережила достаточно
- в дни агонии сталинского режима была развязана трагическая
кампания борьбы с космополитизмом. В эту мясорубку попали и
многие мои замечательные учителя по Государственному институту
театрального искусства (ГИТИС), объявленные зарубежными шпионами,
и я сама, как подголосок этих "шпионов". Казалось бы, и мне, как
иным моим коллегам, ныть и ныть, обличать и обличать. И эта
позиция несказанно удобна, стоит только послушать иных наших
деятелей, чтобы узнать, как они, увенчанные лауреатскими
премиями, народные и заслуженные, совершенно не могли работать в
былые времена, их все куда-то не пускали, что-то отбирали и
постоянно вычеркивали. И теперь поэтому бесконечно их надо
жалеть, когда они, приезжая из-за границы в обруганную ими
страну, чтобы заработать денег, в который раз рассказывают о том,
как им не дали когда-то кооперативной квартиры у метро
"Аэропорт".
Итак, почему же нависло темное облако над Россией? Много в
этом облаке самых различных "атомов". И первый "атом" - это
неуважение к своему языку, постоянное стремление изъясняться то
на ломаном английском, то на французском, то на немецком, но
никак не на русском. Ведь не случайно же писали об этом лучшие
отечественные наши перья. Еще замечательная комедия Фонвизина
"Бригадир" грозно и весело предупредила русское общество:
увлечение чужой речью - не причуда, не легкая игра, но потеря
своих нравственных особенностей, искажение национального
характера. Не об этом ли с первых страниц великой своей эпопеи о
войне и мире сказал человечеству Лев Толстой, описывая
"патриотический" вечер у фрейлины Анны Павловны, когда никто из
присутствующих не мог по-русски выразить свои настроения в связи
с готовящимся французским нашествием. Потерять свой язык - значит
потерять свою историю. И не случайно, быть может, именно так
сегодня выглядит отечественная наша история в учебниках, мемуарах
"перестроечного" времени. При власти советской история писалась в
угоду победившему большевизму, она была во многом фальшивой,
спрямленной в одну сторону и завязанной петлей - в другую.
Но что же сегодня? История снова пишется прямо наоборот:
петлями здесь затягиваются другие шеи. И уже звучит вместо
священного: "Великая Отечественная война" - "Неизвестная война".
Взамен гордого слова "боец" слышится жалостливое "ветеран". И уже
выясняется, что Россия - это "империя зла", а теперь вот
"бандитская" страна, где никогда не было ни одного доброго дела.
Теряя свой язык, мы становимся "русскоязычными", а ведь не
правда ли - эти слова звучат по-разному. Русские, россияне - это
люди, имеющие Родину. Русскоязычные - это некие безъязычные,
объясняющиеся междометиями - "блин", "ну ты даешь", "клево",
"кайфово", "прикольно" - и "оттягивающаяся со вкусом" наша
реклама, бесконечно жующая "дирол" и оттого не способная
выговорить ни одного внятного грамотного слова.
Утрата чистого языка - это еще и непоправимый удар по большой
политике. Политик, не умеющий верно делать ударение в родной
речи, обещающий что-то "облегчить", объясняющий свои "намерения",
- уже не политик. Прокурор, излагающий, сколько людей "осуждено"
и сколько дел "возбуждено", - уже полупрокурор. Все наши ведущие
телекомментаторы, радиовещатели, восторженно вскрикивающие
"е-мое", "экающие" и "мекающие" перед каждым словом, - уже не
ведущие, не комментаторы, они отчасти фонвизинские митрофаны.
Среди "атомов" того облака еще и бесконечная тяга к покаянию,
этакий "феномен Раскольникова". Но при этом обличаем не себя, а
непременно других. Вытаскиваем на свет Божий жалких стариков,
судим библейских старух, трясем ветхим пеплом каких-то приказов,
разрушаем памятники - словом, "сжигаем все, чему поклонялись", по
бессмертному слову Тургенева. Но уже один раз, после революции,
мы этим занимались. Горько пришлось нам позже, стыдно пришлось
целым поколениям. Почему же опять не извлекаем уроков из истории?
И откуда это сознательное принижение нации? Если дети в основном
уроды и зачаты в алкоголизме, если рабочие либо гибнут, либо
бастуют, если чиновники воруют, если девушки - проститутки, если
юноши - педерасты, если в молоке - яд, в мясе - чума, в арбузах -
холера, если рыбы - мутанты, грибы - убийцы, если в каждом лифте
сидит по маньяку - значит, такой нации и нет...
Существует еще какой-то рабский, я бы сказала, "синдром
чеховского Фирса", жалующегося на пришедшую "волю". С одной
стороны, хотят все большего демократизма, с другой - мечтают о
царизме, с третьей - подай опять чуть ли не "крепостное право".
Вы только послушайте, как звучит теперь околополитическая речь:
"это человек Чубайса", "это человек Ельцина", "это человек
Березовского". А не лучше было бы сразу объединить всех этих
"человеков" в понятии "люди Салтычихи" или "холопы Ивана
Грозного"?
А как невыносима эта кровожадная радость при каждой нашей
неудаче! Особенно отличаются так называемые "либералы", или,
точнее, - "мыслящая интеллигенция". Тут, пожалуй, лучше
Достоевского не скажешь: "Либерал дошел до того, что отрицает
самою Россию, то есть ненавидит и бьет свою мать. Каждый
неудачный и несчастный русский факт возбуждает в нем смех, чуть
ли не восторг Он ненавидит русские обычаи, русскую историю...,
свою ненависть к России принимает за самый плодотворный
либерализм. И даже слов "любовь к Отечеству" стали стыдиться,
даже изгнали и устранили как вредное и ненужное... Такого спокон
веку ни в одном народе не бывало и не случалось...".
Что тут можно добавить? Давно написано, а звучит, к сожалению,
современно.




07-09-1999, Труд